Читать книгу - "Собрание сочинений в 9 тт. Том 8 - Уильям Фолкнер"

насыщенную запахом обеденного супа. Мария даже не остановилась; выложив из передника яйца, она торопливо приподняла крышку кипящей на плите кастрюли, затем торопливо собрала на стол бутылку вина, стакан, тарелку, буханку хлеба, салфетку и ложку, потом прошла через весь дом и вышла в переднюю дверь к тропинке и лежащему за ней полю и сразу же увидела их — лошадь с бороной, человека, ведущего ее, работника, нанятого четыре года назад после смерти мужа ее сестры, и сестру, шествующую по земле, словно исполняя обряд, она запускала руку в свисающую с плеча сумку, а потом совершала ею широкий взмах, второе по древности из незапамятных телодвижений или деяний человека; Мария побежала к ней, петляя меж старых воронок, огражденных красными флажками и поросших буйной, унылой над невзорвавшимися снарядами травой, уже на бегу зовя ее, крича своим ясным, безмятежным и звучным голосом:

— Сестра! Молодой англичанин приехал за медалью. Их двое, они идут сюда по тропинке.

— С ним друг? — спросила Марфа.

— Нет, не друг, — сказала Мария. — Этот ищет дерево.

— Дерево?

— Да, сестра. Ты не видишь его?

И, уже стоя на тропинке, они увидели обоих — несомненно, это были люди, но еще издали было видно, что один из них движется не совсем по-людски, а по мере приближения — совсем не по-людски в сравнении с широкой, неуклюжей поступью второго; он шел, неторопливо пригибаясь и выпрямляясь, словно какое-то громадное насекомое, идущее вертикально, и, казалось, совсем не продвигался вперед, потом Мария сказала: «Он на костылях»; единственная его нога двигалась размеренно, неустанно, даже неукротимо, шаги ее чередовались с ритмичными выпадами костылей; упорно, даже неукротимо, и он явно приближался к ним; вскоре они увидели, что у него нет не только ноги, что рука с той же стороны отнята почти по локоть и (уже совсем вблизи) что это вообще полутруп, потому что видимая половина его тела представляла собой ужасный желтовато-коричневый шрам; начинался он у измятой фетровой шляпы и охватывал половину лица, идя через переносицу, рот и подбородок к воротничку рубашки. Но это впечатление сразу же исчезло, потому что голос его был сильным и нежалостливым, французский язык, на котором он к ним обратился, был беглым и правильным, и неприятен был лишь его спутник — высокий, тощий, живой труп, отнюдь не полу, похожий на бродягу, но с противной, наглой, мерзкой физиономией под грязной шляпой, из-за ленты которой ухарски торчало длинное перо, доводившее его рост до восьми футов.

— Мадам Дюмон? — спросил первый.

— Да, — ответила Мария с открытой, нежной, нежалостливой улыбкой.

Человек на костылях повернулся к своему спутнику.

— Все в порядке, — сказал он по-французски. — Это они. Говори, что там у тебя.

Но Мария, не дав тому сказать ни слова, обратилась к человеку с костылями:

— Мы ждали вас. Суп готов, а вы, должно быть, проголодались, идя от станции.

Потом она обратилась ко второму, но не по-французски, а на старом балканском языке своего детства:

— И вы. Еще какое-то время вы будете нуждаться в пище.

— Что? — неожиданно и резко сказала ее сестра и обратилась к человеку с пером в шляпе на том же языке: — Вы зеттлани?

— Что? — громко и грубо сказал по-французски человек с пером в шляпе. Я говорю на французском языке. И тоже не откажусь от супа. Я могу заплатить за него. Ясно? — спросил он, сунув руку в карман. — Смотри.

— Мы знаем, что у вас есть деньги, — сказала по-французски Мария. Проходите в дом.

И уже на кухне они полностью разглядели первого: желтовато-коричневый шрам от ожога не кончался у шляпы, а охватывал той же страшной омертвелостью половину черепа; на той стороне не было ни глаза, ни уха, уголок рта тоже был омертвелым, словно это было лицо не того самого человека, который только что говорил и вскоре будет есть и пить; его грязная рубашка была схвачена у горла затертой, выцветшей полоской материи; они не знали, что это английский полковой галстук; слева на груди грязного, пыльного смокинга висели две медали; одна штанина обтрепанных грязных твидовых брюк была подогнута и закреплена у бедра кусочком проволоки; англичанин постоял посреди кухни, опираясь на костыли и оглядывая помещение пристальным, спокойным, нежалостливым взглядом, а его спутник, с опустошенным, наглым, беспокойным лицом, стоял позади, не снимая шляпы, ее перо почти касалось потолка, словно он был подвешен к нему.

— Значит, он жил здесь, — сказал англичанин.

— Да, — ответила Марфа. — Как вы узнали? Как вам удалось найти нас?

— Ну, сестра, — сказала Мария. — Как бы он приехал за медалью, если бы не знал, где мы живем?

— За медалью? — сказал англичанин.

— Да, — ответила Мария. — Но сперва поешьте супу. Вы голодны.

— Спасибо, — сказал англичанин. Он указал головой на стоящего позади. Он тоже? Вы приглашаете и его?

— Конечно, — сказала Мария. Она взяла со стола две тарелки и пошла к плите, не предложив ему помощи, и не успела Марфа подойти, чтобы помочь ему, как он перекинул ногу через деревянную скамью, сел, поставил костыли рядом и уже стал откупоривать бутылку вина, прежде чем второй, стоящий у двери, двинулся с места. Мария сняла крышку с кастрюли и, чуть повернувшись, чтобы видеть второго, сказала ему, на этот раз по-французски:

— Присаживайтесь. Поешьте тоже. Никто уже ничего не имеет против.

— Против чего? — спросил человек с пером в шляпе.

— Мы забыли об этом, — сказала Мария. — Только сперва снимите шляпу.

— Я уплачу, — сказал человек с пером в шляпе. — Вы ничего не даете мне. Ясно?

Он полез в карман, вынул руку, уже рассыпая монеты, и швырнул их на стол, часть монет пролетела мимо и зазвенела на полу, а он сел напротив англичанина и жадно потянулся к бутылке и стакану.

— Подберите свои деньги, — сказала Мария.

— Подбирай сама, если не хочешь, чтобы они валялись там, — сказал он, торопливо наливая вино, наполнил стакан до краев и тут же поднес его ко рту.

— Подождите, — сказала Марфа. — Дай ему супу.

Она подошла, не очень близко, и встала не возле англичанина, а как бы над ним, ее суровое лицо высокой горянки, когда-то по-мужски смелое и красивое, склонилось к нему, а он налил себе вина, поставил бутылку, поднял стакан и взглянул на нее.

— Ваше здоровье, мадам.

— Как же вы узнали его? — спросила Марфа. — Как познакомились с ним?

— Я его не знал. И ни разу не видел. Я услышал о нем — о них, — когда вернулся на фронт в 1916 году. Потом я узнал, в чем дело, и мне нужно было не видеть его — только ждать и