Читать книгу - "Собрание сочинений в 9 тт. Том 6 - Уильям Фолкнер"

а единственная женщина, которая станет готовить человеку завтрак в половине четвертого утра, — это жена. Ни одна городская кухарка не согласится на это. Она придет в свое время, около восьми, и вымоет посуду. — Дядя не постучался. Он начал было открывать дверь, потом остановился и, оглянувшись, посмотрел мимо них двоих, туда, где у нижних ступенек крыльца стоял Алек Сэндер. — Не думай, что ты увильнешь оттого только, что твоя мама не голосует, — сказал он Алеку Сэндеру. — Иди-ка и ты сюда.

Затем дядя открыл дверь, и на них сразу пахнуло запахом кофе и жареной свинины, и они пошли по линолеуму к слабо пробивавшемуся свету в глубине передней, потом по линолеумовой дорожке через столовую, обставленную старомодной мебелью, взятой напрокат в Грэнд-Рэпидсе, и вошли в кухню, где ярко и весело пылала топившаяся дровами плита, а у плиты над шипящей сковородкой стоял шериф в нижней сорочке, в брюках со спущенными подтяжками, в носках и с всклокоченными после сна волосами, торчащими во все стороны, как у десятилетнего мальчишки, — в одной руке мешалка для теста, в другой — кухонное полотенце. Шериф уже повернул свое громадное лицо к двери, прежде чем они вошли, и он увидел, как его маленькие жесткие светлые глаза скользнули с дяди на мисс Хэбершем, на него и потом на Алека Сэндера, и за эту секунду глаза его не то чтобы расширились, но маленькие твердые черные зрачки сжались на миг до булавочной головки. А шериф все еще ничего не говорил, только уставился теперь на дядю, и теперь маленькие твердые зрачки как будто даже опять расширились — как вот когда переводишь дыхание и перестает теснить в груди, — и в то время, когда все они трое стояли молча, не сводя глаз с шерифа, дядя быстро, сжато и коротко рассказал все с того момента накануне вечером, когда он увидел, что Лукас хочет ему что-то сказать — или, вернее, попросить о чем-то, — и до того, как он десять минут тому назад вошел к дяде в комнату и разбудил его, и, когда он замолчал, они снова увидели, как маленькие жесткие глаза скользнули, мигая — флик, флик, флик, — по их трем лицам и опять уставились на дядю, чуть ли не на двадцать секунд и уже не мигая.

— Вы бы не явились ко мне с эдакими россказнями в четыре утра, если бы это не была правда, — сказал шериф.

— Вы слушаете не только двух шестнадцатилетних мальчишек, — сказал дядя. — Напоминаю вам, что мисс Хэбершем была там.

— Можете не напоминать, — сказал шериф. — Я этого не забыл. И вряд ли когда-нибудь забуду. — И шериф повернулся. Громадный человек, и уже далеко за пятьдесят, никто бы и не подумал, что он может так быстро двигаться, да оно даже как будто и незаметно было, однако он уже успел снять другую сковородку с гвоздя на стене за плитой и уже почти повернулся к столу (где только сейчас он заметил, увидел половину копченого окорока), а казалось, он даже еще и не двинулся, взял большой кухонный нож, лежавший около окорока, и все это прежде, чем дядя успел заговорить:

— Так вот, как мы это успеем? Вам придется ехать за шестьдесят миль в Гаррисберг к районному прокурору и взять с собой мисс Хэбершем и этих мальчиков в качестве свидетелей и постараться убедить его подать ходатайство об эксгумации трупа Винсона Гаури…

Шериф быстро вытер ручку ножа полотенцем.

— Мне кажется, вы сказали, что в этой могиле нет Винсона Гаури.

— Официально он там, — сказал дядя. — По актам гражданского состояния нашего округа он там. И если вы, живя здесь и зная мисс Хэбершем и меня на протяжении всей вашей служебной карьеры, считаете нужным спрашивать меня об этом дважды, как же, по-вашему, отнесется к этому Джим Холладей? Затем вам надо будет ехать шестьдесят миль обратно с вашими свидетелями и этим ходатайством и убедить судью Мэйкокса выдать ордер…

Шериф бросил полотенце на стол.

— А надо ли? — мягко и как-то почти рассеянно бросил он; и тут дядя остановился, не договорив фразы, и уставился на него, а шериф повернулся от стола с ножом в руке.

— А-а! — сказал дядя.

— И вот я еще о чем подумал, — сказал шериф. — Удивляюсь, как вам это не пришло в голову. А может, приходило.

Дядя все смотрел на шерифа. И вдруг Алек Сэндер — он даже не вошел, а стоял позади всех в дверях из столовой в кухню — сказал ровным, безразличным голосом, как будто машинально читая какое-то ловко составленное объявление, рекламирующее что-то, чего у него нет, да вряд ли когда-нибудь и понадобится:

— А может, это и не мул был. Может, это была лошадь.

— Ну, может быть, теперь до вас дошло, — сказал шериф.

— А-а! — сказал дядя. — Д-да-а, — протянул он. Но тут же вмешалась мисс Хэбершем. Она окинула Алека Сэндера быстрым суровым взглядом и теперь снова устремила взгляд на шерифа, такой же суровый и острый.

— И до меня тоже, — сказала она. — И я полагаю, мы как-никак заслужили, чтобы вы тут не секретничали.

— Я тоже так полагаю, мисс Юнис, — сказал шериф. — Да вот только того, с кем надо было это выяснить, — его здесь сейчас нет.

— Ах вот что, — сказала мисс Хэбершем. И сейчас же прибавила: — Ну да. Конечно, — сказала она, уже шагнув, и, поравнявшись с шерифом на полдороге между столом и дверью, взяла у него из рук нож и подошла к столу, а он пошел к двери, и дядя, а потом он и за ним Алек Сэндер — все посторонились, чтобы дать ему пройти, и он вышел, прошел через всю столовую в темную переднюю и закрыл за собой дверь; и он подумал: почему шериф не оделся как следует, как только встал; человеку, который привык, или ему приходится, или почему бы то ни было надо вставать в половине четвертого утра и готовить себе завтрак, казалось бы, ничего не стоило подняться на пять минут раньше и надеть верхнюю рубашку и башмаки, и тут мисс Хэбершем что-то сказала, и он вспомнил о ней; ну конечно, присутствие дамы — вот почему он пошел надеть рубашку и башмаки, даже не позавтракав; мисс Хэбершем что-то говорила, и он вздрогнул и, не двигаясь с места, очнулся — он, наверно, заснул на несколько секунд, а может быть, даже и минут, стоя вот так же, как спит лошадь, но мисс Хэбершем все еще только переворачивала свинину набок, чтобы нарезать, и говорила: — Разве он не может позвонить в Гаррисберг и добиться,