Читать книгу - "Книга Дины - Хербьерг Вассму"

И будешь унижен, с земли будешь говорить, и глуха будет речь твоя из-под праха, и голос твой будет, как голос чревовещателя, и из-под праха шептать будет речь твоя.

Книга Пророка Исайи, 29:4

У Вороного на брюхе появилась рана, которая никак не заживала. Никто не знал, как он получил ее. Похоже было, что он сам, стоя в конюшне, разгрыз себе кожу.

Фома тщетно старался помешать Вороному, упрямо раздиравшему рану желтыми зубами.

Никто, кроме Дины, не осмеливался приближаться к больному коню. Было видно, что ему больно, рана воспалилась. Дина надела ему на морду корзину. И каждый раз, когда он должен был есть или пить, она стояла рядом и следила, чтобы он не раздирал рану еще больше.

День и ночь из конюшни доносилось дикое, отчаянное ржание. Стук копыт о деревянный настил пугал и людей, и животных.

Стине варила мази и прикладывала к ране. Олине готовила припарки из крупы.

Но через неделю Вороной лег и больше не хотел подниматься. Он брызгал пеной на Дину, когда она подходила к нему, и все время скалил зубы.

Ногу, которая была ближе к ране, он подвернул под себя. Глаза у него были налиты кровью.

Вениамину и Ханне запретили заходить в конюшню.

Я Дина. Люди так досадно беспомощны. Природа равнодушна. Она не ведет счета жизням. Не отвечает за них. И оставляет их, как грязь на поверхности. Может ли новая жизнь родиться из этой грязи? Грязь рождает только грязь, и ничего больше. Если бы хоть один человек поднялся над этой грязью и хоть чего-то добился в жизни! Один-единственный…

Цифры и звуки не прячутся под грязью. Они не зависят от того, что человек знает. Законы цифр существуют, даже если они никем не записаны. Звуки всегда существуют. Независимо от того, слышим ли мы их.

Но природа — это грязь. Рябина. Лошадь. Человек. Все вышли из грязи. И снова станут грязью. Пройдет их время. И они утонут в грязи.

Я Дина, я здесь одна с железным молотом и ножом. И Вороным. Знаю ли я, куда нужно ударить? Да! Потому что должна. Я Дина, я разговариваю с Вороным. Я Дина, я обнимаю его за шею. Смотрю в его одичавшие глаза. Я Дина, я наношу удар. И глубоко всаживаю нож.

И сижу здесь, в этой горячей крови, и держу его. Я! Я вижу, как глаза Вороного медленно стекленеют и подергиваются пленкой.

Фома зашел в конюшню проведать Вороного, потому что в конюшне было подозрительно тихо.

В полумраке издали казалось, будто Динино лицо и платье покрыты свежими, влажными от дождя лепестками роз. Она сидела на полу и держала голову Вороного. Большое черное туловище мирно лежало на полу, вытянув попарно передние и задние ноги.

Кровь толчками била из раны. Заливая стену и золотистую солому на полу.

— Господи Боже мой! — простонал Фома. Он сорвал с себя шапку и опустился рядом с Диной.

Она как будто не заметила его. Но он все равно оставался рядом с ней, пока в глубокой ране не загустели последние капли.

Тогда Дина медленно освободилась, опустив голову Вороного на пол. Потом встала и провела рукой по лбу. Как лунатик, проснувшийся далеко от своей постели.

Фома тоже встал.

Дина отстранила его рукой и вышла на улицу, не закрыв за собой дверь. Звук ее шагов на застланном соломой полу отозвался мягким эхом по всей конюшне.

И настала тишина.

Молот и нож вернулись на свое место. Конюшню вымыли. Запачканную кровью рабочую одежду положили в реку, под тяжелые камни. И река унесла кровь в море.

Дина прошла в прачечную и развела огонь под котлом. Пока вода нагревалась, она сидела на скамейке возле печки. Пар постепенно скапливался под потолком.