Читать книгу - "Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков"

— Смуглороссья, — проговорил горец Владислав Георгиевич, глядя на нее.

Седой Лунь шагнул к Бернарду и склонился, потом присел, разглядывая, и протянул руку.

— Ну привет…

И Бернард вдруг мягко ударил по его руке лапой.

— Ой, мамочки! — вскричала Валя. — Фасечка, ты видел? Вы видели?! Он жа поздоровался!

— Ничего удивительного, — проговорил Горец, осматриваясь. — Кто только не здоровается с Севой. Я видел однажды, как даже конь хотел его поприветствовать. Правда, задним копытом.

Они засмеялись, видимо, вспоминая этот случай.

Лунь потрепал кролика по голове и встал, прошел к сетке, но тут же обернулся к окну, на котором стояла клетка с зарянкой, протянул руку к прутьям, и коротко просвистел особым образом. Zaragoza затрепетала крыльями и начала петь.

— Фасечка, — подавленно пролепетала Валя, — это родной братец Мартыновны.

— Его отчество Максимович, — возразил Митрий Алексеевич.

Усы Луня топорщились в улыбке, толстый нос расплющивался.

Горец увидел аккумулятор, подключенный к радиоприемнику, и спросил: что это значит, снова нет света? Митрий Алексеевич подтвердил.

— Надо было позвонить мне, — посетовал Горец, — мы бы по дороге посмотрели, где обрыв… Ладно, на обратном пути. Всеволод Максимович, диктофон-то не забыли?

— Нет, а как же, — отвечал надтреснуто Лунь.

— Ты же услышал наше предупреждение? — спросил Горец у Митрия Алексеевича. — Вот мы и приехали. И ты уже не отвертишься, как бывало. Радиослушатели ждут вестей из глубин. Хватит отмалчиваться.

— Ну вообще-то можно было и предварительно… — начал Митрий Алексеевич.

— Перестань, анахорет! Выйди к людям, на жизнь, на торг, на рынок. Тебе есть что рассказать. Смотритель развалин, феллах, а? Можно ведь сравнить эти развалины с пирамидой Хеопса? Или руинами в Долине царей?..

— Вполне, — отвечал Митрий Алексеевич.

— Ну, я и говорю.

— Не знаю, что я буду рассказывать…

— Да ладно!.. Расскажешь о птицах, конечно… о Ка, ведь он был крылат, как птица. Бывает, наверное, и у тебя? Дергает за рукав, мол, айда к Аменофису?^[7]

— Тут, дядя, кто-то точно ходит, — встряла Валя.

Владислав Георгиевич взглянул на нее, пощипал щепоть усов.

— Не мудрено. В этом ладомире^[8] все возможно.

— Мы только пообедали, — сказал Митрий Алексеевич. — Чем вас угощать?

— Нам много ль надо? — со смехом спрашивал Владислав Георгиевич. — Ты же знаешь, мало: шмат сала, чугунок картошки и… Но здесь я умолкаю, щадя твой обет. Пусть и у нас будет обет вместо обеда, ведь истинные творяне всегда меняют Д на Т.^[9]

Митрий Алексеевич и Сева Максимович засмеялись.

— Сейчас затопим печку и приготовим царскую картошку, — пообещал Митрий Алексеевич.

— Нет, не надо, — остановил его Владислав Георгиевич. — А то вы так и не запишете ничего с Севой. Будете греметь ухватами и выйдет усмеяльно. Мы стеснять вас не будем, Дима, уедем сегодня.

— Да вот Валя с Васей все сделают, а мы пойдем на воздух говорить, — ответил Митрий Алексеевич.

Так и поступили. Митрий Алексеевич и Сева Максимович с диктофоном ушли на улицу, а Вася принялся разжигать огонь в печи, Валя взялась чистить картошку. Владислав Георгиевич сидел, наблюдал за ними, слушал птиц и, по всему было видно, пребывал в блаженном состоянии.

— Так вы пешеходы? — спрашивал он.

— Ага, дядя, — отвечала Валя, — перехожие.

— Хм… И куда же вы переходите?

— Фася, куда?

Вася хмурился, чиркал спичкой, зажигал стружку. Пламя отражалось на его лице с распухшим носом и синяками под глазами.

— Куда… куда… Куда язык доведет, — вдруг ответил он и просмеялся: — Хых, хы-хы, хы… — Но тут же спохватился, оборвал смех. — Так… в направлении реки.

— А эта река как раз туда и ведет, куда язык раньше водил народ, — заметил Владислав Георгиевич.

Вася испуганно посмотрел на него и торопливо заговорил:

— Да нет, мы думали на север, на Соловки, там белые ночи, рыбы много…

— Так это же в другой стороне, — заметил Владислав Георгиевич, щурясь.

— Ну… Сюда вот добрались, — ответил Вася, — посмотреть… Усадьбу купца. Давно слышали, а дальше автостопом назад — на север…

— А, слышали? — оживился Владислав Георгиевич. — В соцсетях выкладывают посты с фотками. И «Радио Хлебникова» уже рассказывало. В следующей передаче снова будет речь…

— Хорошее радио, — отозвался Вася. — Жаль, раньше не слышал.

— Вы последний выпуск слышали?

— Да… А вы Пирожков и есть?

— Так точно.

— Радио убыточное, наверное, — посочувствовал Вася.

И Владислав Георгиевич раскатисто расхохотался.

— Трата и труд, и трение! А там, где трение, будет и огонек.

— Как у нас в печке, — сказала Валя, заканчивая чистить картошку.

— Да, и из нашего эфира выкатываются печеные картошки, — продолжал говорить со смехом Владислав Георгиевич.

Его лицо покраснело слегка. Это был пожилой мужчина с брюшком, хотя и плечистый и по всему видать, сильный. Мешки под глазами и красноватые прожилки в глазах свидетельствовали о том, что, скорее всего, он не давал никаких обетов, но это не мешало ему успешно вести свое дело. Сейчас он снял куртку и остался в джинсовой рубашке, вскоре и ее расстегнул, потому что под нею была надета еще и футболка. На крепкой шее серебрилась цепочка.

— Далеко, конечно, до пророчества Велимира Владимировича, он-то радио будущего мыслил духовным солнцем, а у нас вот только печка, — Владислав Георгиевич развел руками. — Сейчас говорят, что он предсказал телевизор и интернет, — продолжал он, — с цветными картинками. У нас картинки нет, только, так сказать, мыслительная. Но уж точно у нас, по его слову, в потоке молнийных птиц дух преобладает над силой, добрый совет над угрозой. Телевизионщики не могут похвастаться тем же.

— Да там все наоборот! — с жаром воскликнул Вася. — Полное дерьмо угроз и кулачного права.

— Я вижу, кто-то именно этим правом воспользовался в разговоре с вами, — заметил Владислав Георгиевич.

Вася дотронулся до носа и махнул рукой.

— Это Зык-Язык! — воскликнула Валя.