Читать книгу - "Старый патагонский экспресс - Пол Теру"

— Боливия — чудесная страна, — начал я.

— Это точно, — сказал Виктор. Он холодно улыбнулся. Другие согласились. (Но ведь все мы понимали, что это ложь.)

— Не то что Перу, — сказал Фернандо.

И вся троица боливийцев с минуту прохаживалась по недостаткам Перу.

— Большинство перуанцев с вами бы согласились, — сказал я.

— Но Чили хуже всего, — заявил Виктор.

— А как насчет Эквадора? — вставил пьяный.

— У них военная диктатура, — сказал Фернандо.

Это было беспроигрышное заявление, так как все упомянутые страны, включая и саму Боливию, управлялись военной диктатурой.

— В Эквадоре готовятся провести выборы, — сказал я.

— И мы тоже, — сказал Виктор.

В Боливии действительно через четыре месяца состоялись выборы. Их сопровождали перестрелки по всей стране, загадочные взрывы и ящики с подброшенными бюллетенями. Все согласились, что выборы прошли с нарушениями, и глава правительства генерал Банзер «аннулировал» результаты. Было объявлено военное положение, и было сформировано новое правительство как результат того, что официально назвали «бескровным переворотом». Потребовалось еще пять месяцев, чтобы распространить переворот на всю страну и пообещать новые выборы.

Фернандо сказал, что Перу — это полный отстой. Виктор сообщил, что черный рынок в Чили такой бедный, что там даже тюбика зубной пасты не найдешь. Пьяный добавил, что в Бразилии индейцев вырезают деревнями. Фернандо, как профессионал в газетном деле, сказал, что в Боливии самые лучшие в Южной Америке газеты, а вот в Аргентине они никогда не публикуют новости из-за границы. Далее пошли откровенные штампы: Парагвай — одно непролазное болото, в Колумбии одни воры, а панамцы — такие непроходимые болваны и терпят такого безмозглого тирана, что не заслуживают даже иметь свой канал.

Мы продолжали пить пиво, а боливийцы продолжали поносить своих соседей. Я предположил, что они обладают некими общенациональными характеристиками, и вспомнил ту классификацию национальных характеров в зависимости от высоты, которую излагала мне дама в Эквадоре. Все в один голос заявили, что это чушь. Каждый настаивал на своей неповторимости и оригинальности. Самое странное, что они почти не говорили о Боливии, хотя Боливия буквально была во всем. Она сказывалась и в этом старомодном вагоне-ресторане с расторопными официантами, и в индейцах, скорчившихся на подножках вагонов в тамбурах, и в ледяном дыхании гор, врывающемся в открытые окна. Возможно, Виктор прочел мои мысли и сказал:

— У нас в Боливии есть одна проблема.

— Только одна? — уточнил я.

— Одна большая проблема, — невозмутимо сказал он. — Море. Чили должна была оставить нам хотя бы небольшой кусок побережья — или Перу. Нам необходим свой собственный морской порт. А раз у нас нет своего порта, это и порождает остальные проблемы. Разве можно обойтись без морского порта?

— Ему понравилось наше пиво, — Фернандо увел разговор в сторону.

— Да, — сказал я, — оно очень вкусное.

— Посмотрите на того парня, — сказал Виктор.

В стороне от нас сидел человек и пил пиво. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что передо мной американец. Он был в грубых башмаках и клетчатой фланелевой рубашке, в которых так любят щеголять старшекурсники в американских университетах. Полы рубашки свободно болтались, борода была нечесана, он пил прямо из горлышка, то и дело поднося бутылку ко рту, утираясь тыльной стороной ладони и отрыгивая.

— Это отвратительно, — сказал Виктор.

— Хоть бы уж стакан попросил! — добавил Фернандо.

— Вы только посмотрите! — развеселился пьяный. — Буль-буль! — Он показал при помощи пальца. — Прямо из горлышка!

— Отвратительно, — повторил Виктор.

— По-моему, это американец, — сказал я.

— Это, должно быть, немец, — возразил Виктор. — Немцы всегда так пьют пиво.

Мы говорили по-испански, не понижая голоса, и это нас выдало: мы и глазом моргнуть не успели, как парень встал и на беглом, с едва заметным акцентом испанском сказал:

— Я американец, и так принято пить пиво в Америке, — он прикончил бутылку, рыгнул и протопал во второй класс.

Мы принялись за еду, но у меня вдруг разболелся живот. Я извинился и вернулся к себе в купе. Поезд остановился. Мы прибыли в Оруро, довольно большой город, почти полностью населенный индейцами, на берегу озера Уру-Уру. Дождь усилился, он барабанил в окно и стекал по стеклу ручейками, серебрившимися в свете вокзальных фонарей. Я улегся, выключил свет и свернулся клубком под одеялом в надежде перетерпеть боль. Я очнулся где-то за полночь. В купе было так холодно и висело такое плотное облако пыли — видимо, это было результатом той скорости, с которой двигался наш поезд, — что я едва мог дышать. Я попытался включить свет, но он не горел. Я попытался открыть дверь, но ее как будто кто-то запер снаружи. Я кашлял и задыхался, трясясь от озноба и усилившейся боли в желудке. Мне ничего не оставалось, как постараться взять себя в руки. Я глотнул из заветной бутылки, уткнулся носом в одеяло и стал ждать, пока алкоголь притупит изжогу.

Позже, уже на рассвете, я разобрался, почему не смог отпереть дверь: ее застопорил задвижками Фернандо, все еще спавший на верхней полке. Я же по-прежнему чувствовал себя ужасно. Я вообразил, что всего через пятнадцать часов мы покинем высокогорье и окажемся практически на уровне моря. Но я ошибался. Мы все еще мчались на высоте 12 000 футов по фантастическому лунному пейзажу из скал и пустых кратеров. Алкоголь усугубил симптомы горной болезни: похмелье в разреженном горном воздухе приносило смертельные муки. Мрачный пейзаж с его зазубренными обломками скал навевал мысли об адских пытках. В этих холодных Кордильерах не встречались даже индейцы. На темные озера, промелькнувшие в окне, было холодно даже смотреть, и вдруг я понял, что это не вода, а лед, покрытый серой пылью, а дальше нам стали попадаться небольшие сугробы, грязно белевшие, словно обрывки нижнего белья. Снег!!!

За завтраком, состоявшим из черствого хлеба и чая, я разговорился с Виктором. Вроде бы они с Фернандо (пьяный куда-то испарился без следа) решили сменить обстановку. Они выбрали один город на юге Боливии — поезд остановится там сегодня днем. И что они собираются там делать?

— Ничего, — ответил Виктор.

Я сказал, что отлично понимаю, что он имеет в виду.

— И может быть, читать, — добавил Виктор. — Люблю читать американские романы.

— И какие авторы вам больше всего нравятся?

— И. Бинг Уолла, — без запинки ответил он. — Еще Артур Айли и Тила Каудвэй.

— Никогда о таких не слышал, — ответил я.

Оказалось, романы у него с собой в портфеле. Это были переведенные на испанский Ирвинг Уоллас, Артур Хейли и Тейлор Колдуэлл.

— Вот, — Виктор поднял томик Колдуэлла. — Это про Цицерона. Но я уверен, что вы сами его читали.