Читать книгу - "Гонка за счастьем - Светлана Павлова"

* * *

Свой первый приезд в Париж я представляла себе много раз, и эта картинка, нарисованная воображением, всегда была отлакирована моей восторженной трепетностью перед этим городом, который я так хорошо изучила заранее, прочитав все, что только было можно найти о нем в Москве. Восхищение французской литературой и культурой также играло здесь не последнюю роль — я вся была в ожидании чуда, которое вот-вот должно было произойти. Оно несколько примиряло меня с тем, что приходится расставаться с домом…

Но все получилось иначе — полет был трудный, в самолете меня укачало, болели уши, раскалывалась голова, мы долго ждали багаж, лил дождь, и все это вместе вызывало лишь одно желание — закрыть глаза, зарыться в плед и отключиться…

Выходить же с кислой миной было неприлично да и не в моих правилах, поэтому я приказала себе изображать веселье и, поднатужившись, начала общаться, что оказалось не таким уж и непосильным делом — встретившая нас оживленная, сияющая Клер могла бы и лед растопить. Мой французский к тому времени был уже сносным, да и она оставалась все тем же тонким и доброжелательным человеком и потому легким собеседником — помощь Виктора нам не потребовалась.

— Думаю, ты извинишь меня — я немного похозяйничала и кое-что навязала тебе. Виктор не разрешил покупать мебель, сказал, что вы сделаете это вдвоем… но я слегка ослушалась — стол и стулья все-таки купила… Решила — надо отпраздновать приезд домой молодой хозяйки… Не на полу же это делать… не понравится — не огорчайся, а скажи прямо — у нас огромный дом, скоро сама увидишь, — я найду, куда это все пристроить.

Квартира была в старинном доме и не где-нибудь, а на рю дю Сабо, с окнами на Сен-Жермен-де-Пре — две большие спальни и просторная гостиная с эркером, которому по вполне разумному плану Виктора предстояло стать кабинетом, для чего в стену была специально встроена раздвигающаяся волнообразная дверь. Наша спальня и кухня-столовая были уже им меблированы, и надо отдать ему должное — с изяществом и тонким вкусом. Будущая детская была совсем пуста, а в гостиной стояли белые, в стиле барокко — о, ужас, опять эти антикварные заморочки! — стол и стулья, о которых говорила Клер, и — цветы… Вся гостиная была заполнена букетами живых цветов — яркие пятна на фоне белых стен — зрелище было фантастическим!

Виктор извинился за мать — это была ее идея. Я же, увидев этот райский сад, сразу почувствовала себя лучше.

— Клер, спасибо! У меня нет слов! Ты — чудо!

Виктор разлил шампанское, и мы выпили за счастье. Клер, видя мое сомнамбулическое состояние, заторопилась домой:

— Отдыхайте. Ждем вас в любое время. Если будет нужна моя помощь — звони.

* * *

Жизнь тоже оказалась немного сумрачнее, чем представлялась. Оказалось, что район — шумный, для прогулок беременной женщины — не слишком располагающий, ближайшие к дому французские курсы уже начались, и надо ждать еще полтора месяца до набора следующих.

Понимая, что с рождением ребенка мне понадобится машина, я решила не терять времени и осуществить свою давнюю мечту — получить права. Водить я немного умела, но закончить школу в Москве так и не получилось — вечно не хватало времени. Автошкола нашлась, к счастью, недалеко от дома — всего две станции на метро, и вскоре я уже занималась с частным инструктором.

Регулярные посещения доктора, автошколы и школы будущих матерей, выбор и покупка мебели и хозяйственных мелочей, а также знакомство с Парижем стали моими главными занятиями. Вынашивание было не в счет — оно шло само по себе и не доставляло пока никаких хлопот, может быть, я лишь утомлялась больше обычного.

Клер часто заезжала к нам, мы проводили конец недели в их загородном доме, все же другие контакты с друзьями Виктора в силу языкового барьера были неглубокими и кратковременными.

С Клер же мы очень подружились. Я была в восторге от ее прямодушия и бесхитростности. Она ничего не пыталась приукрасить или произвести заранее продуманное впечатление, и по ее виду всегда сразу можно было понять, когда она весела, грустна или озабочена — в ней все легко читалось. Она влетала, как ракета, и тут же, с порога, начинала выкладывать новости — и ее интонации и, в особенности, красочные и недвусмысленные комментарии всегда четко определяли ее отношение к излагаемому.

Она никогда не пыталась продемонстрировать безоблачности своего брака и не раз говорила мне:

— Надеюсь, Виктор в меня. Юзеф только сейчас угомонился, а раньше…

Тут она многозначительно поднимала брови, покачивала головой, но в подробности не вдавалась.

Я к этому не привыкла, у нас в доме при любых ситуациях, даже критических, внешне все всегда было благопристойно — обсуждались шаги и действия, но не комментировались внутренние проблемы, чувства и настроения. Мать всегда внушала мне: «Включай голову чуть раньше эмоций, и если приняла решение — действуй, а не страдай. Выигрывает тот, кто ничего никому не объясняет и не дает никакой пищи для разговоров. Чувство юмора и чувство меры — самое главное в жизни, никаких бурных всплесков».

Такие наставления не находили понимания — в отличие от нее, я никогда не обладала холодной отстраненностью и переизбытком генетической памяти. Достаточно рано поняв, что моя эмоциональность будет обязательно подвергнута критике, я уклонялась от откровений с ней, предпочитая делиться сначала с Феней, а позже — с подругами. В присутствии же матери, чтобы не нарываться, я всегда зажималась и вела себя так, как ей того хотелось — паинькой… Это постепенно привело к тому, что я полностью закрылась от нее и перестала искать с ней сближения. Позже, немного повзрослев, я стала не только ставить под сомнение правильность ее нравоучений, но и научилась сопротивляться многим из них, делая все по-своему.

С Надин и Моник, подружками лучших друзей Виктора, взаимной тяги к общению не возникло. Они хоть и не отличались особой интеллектуальностью, но были вполне милые и симпатичные парижанки, работающие, независимые, сами не прочь поразвлечься и вполне лояльные к свободе своих дружков — мне это было в диковинку, без Виктора мне совсем никуда не хотелось ходить, правда, мое положение не очень-то к этому и располагало. Оказалось, что говорить нам почти не о чем, потому что волновавшие их темы — тряпки и перемывание костей каким-то неизвестным мне подружкам — особенно не занимали меня, а предметами разговора, предложенными мной, объединиться так ни разу и не удалось — они не интересовали их.

Может, я стала излишне подозрительной, но мне показалось, что в их отношении ко мне была какая-то настороженность и напряженность, природу которых я не могла понять. Наверное, они посмеивались над глупостью этой русской разини, позволившей обрюхатить себя так быстро, а может, судачили о невероятной практичности этой проныры, ухитрившейся заманить в койку и сразу опутать брачными узами такого классного парня… Я спросила об этом Виктора, но он только отмахнулся:

— Обычные женские штучки, они просто завидуют тебе. Посмотри на них и на себя — они же просто дурнушки рядом с тобой, несмотря на весь их лоск.