Читать книгу - "Мертвый эфир - Иэн Бэнкс"

Затем я снова закрыл заднюю дверь. По пути к лестнице, начинающейся у главной двери, я вдруг почувствовал, что мне срочно нужно посетить туалет. Просто смешно: очень может быть, какая-нибудь соседка уже позвонила в местный полицейский участок и доложила, что видела парня в спецовке с чужого плеча, переползавшего через ограду чужого дома, но мне действительно срочно понадобилось в сортир, иначе я не мог поручиться, что не наложу в штаны. Отчасти это, видимо, было связано с колоссальным количеством принятого накануне алкоголя, а отчасти с самым банальным страхом. Помнится, где-то я читал, что грабители, испражнявшиеся на коврах своих жертв, необязательно делали это из-за своего дерьмового характера, у них просто не оставалось другого выхода. Вламываться в чужое жилище достаточно страшно, так что, видимо, они сами боялись каждого шороха прямо-таки до усрачки. И это при том, что они, черт возьми, как правило, не вторгались во владения королей лондонского преступного мира.

Я взбежал по ступенькам наверх и принялся искать туалет, открывая двери в гостиную, библиотеку, небольшой кинозал, еще одну гостиную, а также в стенной шкаф, где при желании можно было прогуливаться, пока не нашел наконец ту, что не открывалась, а значит, вела в кабинет, где находился автоответчик.

О господи, мне, видимо, все-таки суждено было в этот день обделаться. Моя прямая кишка уже совсем не хотела удерживать содержимое, а когда я попытался его все-таки в себе удержать, с мышцами сфинктера приключился какой-то спазм. И нигде ни одного туалета. Скорей наверх. Я знал, что там должен быть туалет — ведь где-то там находится комната Селии с примыкающей к ней ванной. Пробежка на полусогнутых до лестницы, ведущей на третий этаж, со стороны выглядела бы, пожалуй, весьма странной. Я втягивал живот, словно это могло остановить беду, которой, по моим ощущениям, предстояло случиться в любую секунду. Что я делаю? — подумал я, добравшись до третьего этажа. Разве не глупо бежать сюда? Ведь туалет наверняка внизу, на первом этаже, где-то рядом со столовой и кухней.

Но теперь чересчур поздно. Я побежал к двери в комнату, окна которой, по-видимому, выходили в японский сад. Теперь я втягивал щеки тоже — наверное, из солидарности с ягодицами. Все мое тело охватила дрожь. Дернув на себя ручку и ввалившись в помещение, я споткнулся и чуть не упал. Спальня. Большая. В ней темно: оба высоких окна закрыты вертикальными полосками темно-серых жалюзи.

Справа и слева от постели — широкой, черной с белым — по двери. Я открыл одну — там оказалась туалетная комната, то есть гардеробная, не имеющая ничего общего с сортиром! Господи, что творится с этими богатыми ублюдками? Почему эти сукины дети не могут пользоваться обычными шкафами, как нормальные люди? Я засеменил вокруг кровати, стараясь изо всех сил стискивать колени и бедра, но вместе с тем продвигаться вперед, при этом прижимая руку к заднице — как можно крепче, словно стараясь остановить то, что перло наружу. Боже, о боже, если и вторая дверь не ведет в туалет, мне придется наделать в собственные штаны.

Дверь широко распахнулась, и прямо передо мной предстал великолепный фарфоровый унитаз с богатыми, из темного дерева, стульчаком и крышкой. Я вмиг стянул с себя перчатки.

Но только лишь я успел заскулить от радости, как радостный визг сменился яростным ревом отчаянья и разочарования, потому что мне пришлось потратить несколько драгоценных секунд на то, на что я вовсе не рассчитывал, — на то, чтобы высвободиться из проклятого тесного комбинезона и лишь тогда получить доступ к джинсам и дальше, к трусам. Я едва не забыл откинуть крышку унитаза, прежде чем повернуться к нему задом.

Срать я начал еще до того, как моя задница коснулась деревянного стульчака. Процесс протекал бурно: с брызгами, с отвратительной болезненностью, — но мне показалось, будто я все-таки сумел удержаться в рамках принятых в обществе традиционных обычаев дефекации.

Откинувшись назад с закрытыми глазами и дыша через рот, чтобы не ощущать жуткой вони, шедшей из унитаза, я в течение нескольких коротких, мимолетных мгновений плыл куда-то, подчиняясь приливной волне животного облегчения, прокатившейся по всему телу.

— Какой кайф, — выдохнул я.

Для того чтобы восстановить чистоту, понадобилось некоторое время. Я почти закончил, когда до меня дошло, что я, скорей всего, только что облегчился в туалете Джона Мерриэла, а не Сели. Туалетные принадлежности, разложенные по многочисленным полочкам, явно принадлежали мужчине; на полочке над одной из двух больших раковин лежала электрическая бритва, а выше висело зеркало для бритья. Когда же ко мне вернулась способность мыслить, я припомнил, что вся одежда в гардеробной, куда я заглядывал раньше, тоже была мужской. Но я находился в таком состоянии, что ничего не замечал.

Мне показалось полезным спустить лишние пару раз воду и хорошенько поработать щеткой, чтобы уж точно не осталось ни пятнышка.

Выходя, я оставил туалет в том же виде, в каком его нашел, вот только запах… Тогда я воспользовался освежителем воздуха — скорее в силу той привычки, которую матери удалось мне привить в раннем возрасте, чем действительно надеясь, будто это может хоть что-то исправить. Случись Мерриэлу вернуться домой через час или вроде того, аромат альпийского луга вызвал бы не меньше подозрений, чем фекальное зловоние, коли первое, что придет в голову хозяину дома, — это взбодриться под душем после тяжелого дня, посвященного спелеологии.

Педантично сложенные полотенца в ванной устрашили меня, так что, вымыв руки, я вытер их насухо о комбинезон, вместо того чтобы марать такую безупречную белизну. Затем снова протер бумажной салфеткой поверхности, которых касался.

Еще несколько глубоких вдохов, глоток из-под крана с холодной водой, и я достаточно успокоился, чтобы продолжить начатое. В коридоре напротив я обнаружил еще одну большую спальню, которая тоже выходила окнами в сад.

Эта спальня была вся в бледно-зеленых и голубых тонах, начиная со стен, потолков и ковров, до мебели и всего остального. Однако на стенах виднелись и буйные всплески тропически, яркого цвета: висящие там картины со сценами буйно цветущих джунглей — изобилующие абстрактными изображениями цветов, листьев, облаков и скал, запечатленных как бы сквозь завесу многоцветного хаоса, созданную неясными очертаниями неисчислимого множества мечущихся во всевозможных направлениях попугаев всевозможных пород.

Окна — того же размера, что и в спальне напротив, — закрывались толстыми черными жалюзи. Может, в здешних местах все держат жалюзи закрытыми, промелькнуло в моем мозгу, и у меня зародилась надежда. Может, никто и не видел, как я перелезал через стену.

Мебель в светлых тонах. Большой туалетный столик с гребнями и всевозможными флаконами на нем, а также специальное деревце с перстнями и колечками на ветвях; все разложено, расставлено и развешано изящно и аккуратно. В помещении жарко.

Это определенно спальня Селии, решил я. Ванная примыкала к ней с другой стороны. Пришлось опять стягивать дурацкие огромные перчатки. И почему я заранее о них не подумал? Если бы я у себя дома, на «Красе Темпля», дал себе труд хоть минуту поразмышлять о том, как все произойдет, то понял бы, что мне нужна пара обычных тонких перчаток… Ага! Вот он, ключ, прикреплен ко дну коробочки с тампонами куском клейкой ленты. Сознаюсь, я довольно долго катал по ладони несколько тампонов и смотрел на них, затем, все еще не выпуская их из рук, оглядел ванную комнату: ее джакузи, ее душевую кабинку. А когда разглядывал ее унитаз, то заметил, что улыбаюсь.