Читать книгу - "Крокозябры - Татьяна Щербина"

Виола с Машей подружились, словно ровесницы, за старшего Илья, все трое — дышат друг на друга, берегут, будто завтра каждый из них может исчезнуть. Люди все время исчезают. Илья в семье — главный по орг. вопросам и главный критикан: всем распределяет обязанности и строго со всех спрашивает.

— Виола-да-Марья, что вы тут сидите и точите лясы, когда девочке в будущем году поступать в институт, и надо этим заниматься.

— Илька, ты ничего не знаешь. Маша познакомилась с юношей, который сидел в одной камере с Паулюсом.

— Лучше б я этого не слышал, зачем нашей дочери знакомиться с людьми, которые сидели в тюрьме, да еще вместе с фашистскими палачами?

— Ты послушай, он полиглот, вундеркинд, в совершенстве знает немецкий, потому его и посадили, он разговаривал с Паулюсом, стало понятно, что он не шпион, и он много узнал про то, что собирались с нами сделать фашисты. Его зовут Олег, он придет к нам в гости.

Маша подцепила Олега в школе, он тоже сдавал экстерном. Как она услышала, что он сидел с Паулюсом, которого взяли в Сталинграде, так и подкатила к нему. Маша знала, что брат воевал под Курском в 1942-м, но вдруг отступившие там войска стали наступать в Сталинграде в 1943-м? Это была зацепка, чтоб найти Андрея, она не верила и никогда не поверила в его гибель.

— Хорошо, дорогие мои женщины, я не против женихов, но сейчас нам важно выбрать институт, вы согласны со мной?

— Согласны, согласны, — хором согласились мать и дочь.

— Папуля, знаешь, как по-чешски «театр»?

— Откуда же мне, с четырьмя классами образования, знать ваш ненормальный язык! «Дивадло», угадал?

— Мама, папа тоже знает чешский!

— С вами тут чего только не узнаешь, — ворчит Илья, — а проблемой института никто не занимается.

— Знаешь, как будет стул? «Сидедло». А машина? «Возидло». А самолет? «Летадло». Правда, папа. Скажи, мама, что я не вру.

— Правда, — кивает Виля. — А огурцы — «окурки».

И обе покатываются со смеху.

— Вот что я вам на это скажу, — заключает Илья. — Думать надо не только младшей балбеске — об институте, но и старшей — о работе. Пора тебе твой чешский язык применить на практике. Завтра же разузнаю в ИМЭЛе, какие есть возможности.

Илья узнал, что есть Институт славяноведения Академии наук, Вилю возьмут, если она придет с защищенной кандидатской по теме. «У меня есть предложение, — говорит Илья, — с понедельника мы оба садимся за написание диссертаций. Тем более что некоторые у нас забыли, что они аспиранты». Год Вилька с Илькой соревнуются, у кого сколько страниц, кто дальше продвинулся, обмениваются написанным, он пишет о РАППе и Пролеткульте, называется «Ленин и культура», она — о чешской истории: «История большевистского движения в Чехословакии».

В январе 1948 года оба защищаются, Виолу берут младшим научным сотрудником в Институт славяноведения, а Маша, которая наконец получила аттестат, подает документы в театральный институт — ГИТИС. Илья от этого выбора не в восторге, «театральные люди легкомысленны», но Виля поддержала: Маша — это же театр на дому, это призвание. Маша думала в актрисы, воображая себя то Ермоловой, то Любовью Орловой, но ей отсоветовали: актерская профессия — тяжелый физический труд, не для ее здоровья. Тем более, Маша — девочка с головой, самый подходящий для нее факультет — театроведческий. Девочке вообще-то больше всего нравится шить, вязать, вышивать, придумывать фасоны, делать выкройки, но она только заикнулась родителям, не пойти ли в текстильный, как на нее обрушилась буря возмущения. «Дочь историков будет портнихой? В своем ты уме, детка? Многие шьют и вяжут, и ты можешь продолжать свое рукоделие, но при чем тут профессия?» У самих до недавнего времени было затруднение, что написать в анкете в графе «профессия», теперь они патентованные историки. Вообще, все хорошо: Маша — студентка и не болеет, у нее есть интеллигентный жених Олег, для полного счастья взяли в дом овчарку, назвали Бураном, потому что бурого окраса. Под занавес 1948-й принес еще одну радость — Виле с Ильей выделили дачный участок в Крюково.

Жизнь закрутилась, зажглась, но в 1949 году Сталин опять занялся внутренней политикой. После войны он хлопотал на международной арене. Его носили на руках Рузвельт, Черчилль и де Голль, претерпевшим холокост евреям все вместе создали Государство Израиль в Палестине, а в 1949 году, когда под Семипалатинском прошло испытание первой советской атомной бомбы, вчерашние союзники показали пальцем на нового врага и подписали Североатлантический договор, НАТО. В СССР — своя жизнь, всенародное празднование юбилея генералиссимуса длиной в год (подготовка началась прямо с января 1949-го) и появление в январе же статьи в «Известиях» «Безродные космополиты». Через несколько дней — в «Правде»: «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Среди них и Машины педагоги, и будущий ее многолетний спутник ДС. В ГИТИСе выступает комсорг, объясняет, кто теперь враги народа, и вдруг оговаривается: «Товарищ Стулин». С тех пор студенты его так и зовут промеж себя, шепотом. Смешная оговорка — начало конца. До конца еще пять лет, никому и в голову не приходит, что конец вообще может наступить, но многие, Виола в том числе, начинают этого конца ждать. Товарищ Стулин, конечно, не знает об этом, но нутром чует и рубит мечом направо и налево, а под занавес обрушивается на врачей-убийц. Только от них зависит, будет он жить вечно или отправится когда-нибудь на тот свет.

Не то чтоб Сталин мечтал о лаврах Гитлера, когда принялся за евреев (первого, Михоэлса, как когда-то Кирова, убрали без «объявления войны», там подстроили убийство, здесь — автокатастрофу). Но в очнувшейся после войны стране стала нарастать вольность. В живых вроде бы остались одни верноподданные или смирные, однако ж и они распустились. Никому до войны не ведомая Ольга Берггольц пишет:

Лгать и дрожать:

а вдруг — не так солгу?

И сразу — унизительная кара.

Нет. Больше не хочу и не могу.

Сама погибну.

Подло — ждать удара!

Эти стихи на следующий день шепчет друг другу пол-Ленинграда. А «товарищ Стулин» у театральных критиков? А эпидемия изучения иностранных языков? А подражание формалистическому западному искусству, западным наукам вроде генетики? В авангарде всего этого — евреи. Потому что они всегда в авангарде.

Звонок. «Здрасьте, Виола Валерьяновна. Это Антонина Ивановна Цфат. Ваш отец умер. Приходите на похороны, если хотите». Виола не знает, как быть. Она не видела отца много лет. Вроде и собиралась навестить, но не хотела встречаться с его женой, мать была бы в ярости, встретиться раз — глупо, а иначе это стало бы воссоединением семьи, короче, Виля так и не придумала, как поступить, а теперь и придумывать нечего. Она поколебалась, сказать Илье с Машей или нет, и решила, что хватит секретов. Хорошо хоть Маша никогда не узнает о своем настоящем отце, Виле для этого пришлось порвать со всеми друзьями, которые были до Ильи. Иначе кто-нибудь проговорился бы. Остались только Корицкие, но они — кремень. Виля решила идти на похороны с семьей. Нина Петровна отказалась.