Читать книгу - "Сговор остолопов - Джон Кеннеди Тул"

Игнациус задрал свою фланелевую ночную сорочку и поглядел на вспухший живот. Его часто раздувало подобным образом, когда он залеживался по утрам в постели, созерцая плачевный поворот, принятый событиями со времен Реформации. Дорис Дэй [Сценическое имя певицы и киноактрисы Дорис фон Каппельхофф (р.1924), звезды романтических голливудских комедий 1950-60-х годов.] и туристические «грейхаунды», стоило им прийти на ум, вызывали расширение его центральной части еще скорее. Однако после попытки ареста и автомобильной аварии его раздувало практически без всякой причины, пилорический клапан захлопывался без разбору и наполнял желудок пойманным в ловушку газом — газом, что обладал и собственным характером, и собственным бытием, и терпеть не мог своего заточения. Игнациус задавался вопросом: а не пытается ли его пилорический клапан, подобно Кассандре, сообщить ему нечто. Как медиевист, Игнациус верил в rota Fortunae или «колесо судьбы» — основополагающую концепцию трактата De Сonsolatione Philosophiae [«Об утешении философией» (лат.) — трактат римского философа и государственного деятеля Аниция Манлия Северина Боэция (480?—524?), написанный им около 523 года в тюремном заключении по ложному обвинению в государственной измене. Боэций был казнен своим бывшим патроном, королем остготов Теодориком без суда и следствия.], философской работы, заложившей фундамент всего средневекового мышления. Боэций, покойный римлянин, написавший Сonsolatione, будучи несправедливо заточенным в узилище императором, сказал, что слепая богиня крутит нас на колесе, и невезение наше случается циклами. Не стала ли смехотворная попытка арестовать его началом плохого цикла? Не ускоряется ли его колесо вниз? Авария тоже была дурным знаком. Игнациуса это встревожило. Философия философией, но Боэция все равно пытали и убили. Тут клапан Игнациуса захлопнулся снова, и он перекатился на левый бок, чтобы под давлением тела клапан открылся опять.

— О, Фортуна, слепая, невнимательная богиня, я пристегнут к твоему колесу, — рыгнул Игнациус. — Не сокрушай меня под своими спицами. Вознеси меня повыше, божество.

— Ты чего там бормочешь, дуся? — спросила мать через закрытую дверь.

— Я молюсь, — сердито ответил Игнациус.

— Сегодня ко мне заглянет патрульный Манкузо насчет аварии. Прочел бы немножко «Славься-Марий» за меня, голубчик.

— Ох ты ж Господи, — пробормотал Игнациус.

— По-моему — так чудесно, что ты молитвы читаешь, дуся. А я все кумекаю, чего ж ты там, запершись, все время делаешь.

— Уйдите, я вас умоляю! — заорал в ответ Игнациус. — Вы сокрушаете мой религиозный экстаз.

Энергично подскакивая на одном боку, Игнациус ощущал, как в горле вздымается мощная отрыжка, но стоило в ожидании открыть рот — и он испустил лишь крошечный рыг. Тем не менее, подскоки на месте возымели некое физиологическое действие. Игнациус потрогал маленькую эрекцию, указывавшую вниз, в сторону простыни, подержался за нее и затих, пытаясь решить, что же ему делать дальше. В этом положении, с красной фланелевой сорочкой, закатанной до груди, и массивным животом, вдавившимся в матрац, он несколько печально размышлял о том, что после восемнадцати лет вожделения оно стало всего-навсего механическим физическим актом, лишенным полетов фантазии и изобретательности, на которые он некогда был вдохновенно способен. Было время, когда он почти превратил его в форму искусства, предаваясь ему мастерски, со рвением художника и философа, ученого и джентльмена. Где-то в комнате до сих пор погребено несколько аксессуаров, которыми он когда-то пользовался: резиновая перчатка, лоскут ткани от шелкового зонтика, склянка «Ноземы». Уборка их в самом финале действа со временем стала слишком угнетать.

Игнациус манипулировал и сосредотачивался. Наконец, возникло видение: знакомая фигура большой и преданной колли, его любимца в старших классах. «Гав!» — почти уже слышал Игнациус голос Рекса. — «Гав! Гав! Р-раф!» Рекс снова выглядел таким живым. Одно ухо висело. Он шумно дышал. Привидение перепрыгнуло через забор и помчалось за палкой, неким образом приземлившейся прямо посреди одеяла Игнациуса. Пока белая с рыжими подпалинами шерсть приближалась, глаза Игнациуса расширились, сошлись к переносице и закрылись, и он немощно откинулся на спину, провалившись во все свои четыре подушки, с надеждой только на то, что где-нибудь в комнате завалялась пачка «Клинексов».

* * *

— Я тут насчет работы швицара пришел, по объяве.

— Н-да? — взглянула Лана Ли на солнечные очки. — А какие-нибудь рекомендации у тебя имеются?

— Мне падлицаи комендацыю выписали. Грят, мне ж лучше, ежли я свое очко по найму устрою, — ответил Джоунз и выпустил реактивную струю дыма поперек пустующего бара.

— Прошу прощения. Никаких полицейских субчиков. Только не в таком бизнесе, как тут. Мне за инвестицией следить нужно.

— А я еще покудова не супчик, но уже могу точно сказать, чего мне впаяют: бомж без видимых срецв сущщества. Так и сказали. — Джоунз весь ушел в собиравшуюся тучу. — Я и думаю себе: мож, «Ночью Тех» обрадывается, ежли дадут кому-то членом опчества стать — ежли бедного цветного паренька от тюряги удержут. Из-за меня суда пикеты не полезут, я «Ночью Тех» путацию дам: как хорошо тут граждамские права бдют.

— Хватит чушь пороть.

— Э-эй! В-во как!

— У тебя есть опыт работы швейцаром?

— Чё? Веником да шваброй махать, и прочее говно для нигеров?

— Ты за языком следи, мальчонка. У меня тут чистый бизнес.

— Черт, да это ж как два пальца облюзать, особливо цветному народу.

— Я искала, — произнесла Лана Ли, становясь суровым начальником отдела кадров, — на эту работу подходящего мальчонку на несколько дней. — Она сунула руки в карманы реглана и всмотрелась в солнечные очки напротив. В самом деле отличная сделка — как подарок, оставленный на крыльце. Цветной парень, которого арестуют за бродяжничество, если он работать не будет. У нее появится крепостной швейцар, которым она сможет помыкать почти за так. Превосходно. Лана почувствовала себя лучше впервые с тех пор, как застукала эту парочку субчиков, гадивших в ее баре. — Зарплата двадцать долларов в неделю.

— Эй! То-то я гляжу, что подходящий так и не объявился. Ууу-иии. Слуш, а чё с минималой заплатой стало?

— Тебе работа нужна, так? А мне — швейцар. Бизнес завонялся. Отсюда и считай!

— Последний чувак, что тут батрачил, должно быть, с голодухи помер.

— Работаешь шесть дней в неделю с десяти до трех. Если будешь регулярно ходить, кто знает? Может, маленькую надбавку получишь.

— Не волнуйсь. Я легулярно ходить буду — чё хошь, лишь бы на пару-другу часиков очко от падлицаев прикрыть, — ответил Джоунз, овевая дымом Лану Ли. — Где тут вы свою швабру, к ебенемаме, держишь?

— Первое, что нам нужно понять: рты мы тут держим чистыми.

— Есть, мэ-эм. Уж я точно не хочу такому прекрасному месту вывеску портить, как «Ночью Тех». В-во!