Читать книгу - "Наблюдатели - Евгения Владимировна Басова"

помнил о том, что тетрадь сожгли, – и от этого перед ним стало часто возникать папино лицо, и папа говорил, что Игорь должен её кому-то отдать. Наверно, надо было держать её у себя, в чемоданчике, с которым ездишь в интернат, – пока тебе не встретится человек, которому будет нужна тетрадь.

Игорь думал, что, если бы папа не умер, они и сейчас жили бы в вагончике в тундре. И хотя он стал уже школьником, он мог бы видеть Наталью Матвеевну, мог бы прибегать к ней в детский сад, а на выходные, может быть, она бы, как прежде, брала его домой. «Я бы уже – и крупу, и консервы из магазина донести, и в доме что-то помочь, – думал Игорь. – Она бы точно могла брать меня к себе».

Ему снилась теперь Наталья Матвеевна. На коленях у неё сидел Мурлыша, целый и невредимый. В руках у неё была папина тетрадь. Наталья Матвеевна собиралась читать Игорю вслух, как когда-то читала сказки. Но только она открывала тетрадь и подносила к глазам, он просыпался – и он так и не узнал, про что в ней написано.

Игорь захотел отправить письмо Наталье Матвеевне – про то, что вырос и учится в интернате и хочет найти папину тетрадь. На конверте он написал название посёлка и потом – «В детский сад, Наталье Матвеевне», фамилии её он не знал.

Подумав, он написал второе письмо, Люции, Вилену и Мире и их отцу дяде Васе – как звали их маму, Игорь уже не помнил.

Его мама сказала ему, что для живущих в вагончиках письма надо отправлять на рудник – оттуда ей и пришла телеграмма про папу. И что, если посылаешь письмо в учреждение, всегда требуется фамилия того, кому пишешь.

Он думал, что не знал ни одной фамилии. Но потом вспомнил: Скрынников, бобыль из дальних вагончиков. Игорь отправил ещё одно письмо, Скрынникову.

От Скрынникова и пришёл ответ, но писала Наталья Матвеевна. Она сообщала Игорю, что больше не работает в детском садике, что они с Максимом Кондратьевичем поженились (оказалось, что Скрынникова так звали – Максим Кондратьевич) и хотят ехать в центральные районы страны. Сейчас это разрешено, писала Наталья Матвеевна, и мы хотим рискнуть начать жизнь с начала. Мурлышу она никогда больше не видела, а папину тетрадь забрала себе из кучи выметенного из вагончика мусора, стала листать и остолбенела. И после, писала Наталья Матвеевна, я всю ночь читала и плакала. И дальше писала: «Твой папа был хорошо образованным человеком, у него такой чёткий и тонкий слог, сразу в душу, может, он стал бы писателем, и кто знает, вдруг тебе передадутся его таланты, ведь ты очень похож на него».

Скрынников, писала Наталья Матвеевна, так и охнул и онемел, когда прочёл то, что успел написать папа. И после ходил сам не свой и говорил, что написанное Виктором Сергеевичем ни в коем случае не должно пропасть, потеряться. И в конце концов он уговорил Наталью Матвеевну послать папину тетрадку в Москву, в научный институт. За три года никакого ответа им не пришло. Кажется, папины слова действительно затерялись во времени и в бесконечном пространстве огромной страны. Наталья Матвеевна иногда вспоминает тетрадь и плачет по ней. Но иногда ей кажется, что тетрадь никак не могла пропасть. «А то, что нам не ответили, – так кто мы такие», – писала она Игорю. То, что оставил его папа, есть где-то, уверяла его она, всё это существует где-то и рано или поздно попадёт к тем, для кого важно пережитое Виктором Сергеевичем и ещё многими, многими людьми. И значит, папа оставил свои записки не зря.

День рождения

Думаете, апельсином не больно, особенно по этой косточке, снизу под подбородок, и если Артур запустил его? У меня зубы клацнули, ну, думаю, сейчас, погоди! Но он был уже в углу столовой, откуда Матильда за всеми смотрит. Ей хочешь не хочешь не выйти, пока все не съедят обед и не пора будет вести нас на самоподготовку. Тогда на помощь Матильде прискачет Шрельда.

Но мы долго обедаем, поэтому Матильда одна. Артур за неё спрятался и со спины за плечи держал: не обернёшься! В воздухе летали запущенные кем-то яблоки (а ими ещё больней, когда в тебя попадут!), мелькали конфеты в бумажках, и тут Шрельда зашла вдруг – узнать, долго ли ещё ждать, – и как же она орала! Я думаю, что её завтра уволят. Как трудовика, того, что съездил Артуру по уху, и ещё одну тётку, вроде по английскому, она ни одного урока не провела, а уже сказала про нас «отребье». Шрельда здесь неделю, и всё крепилась, а тут за полминуты выкрикнула всё, что хотелось ей. Про то, что наши матери были не скажу кто, а мы думаем, что нам все должны, в семьях ребёнок не видит столько яблок и апельсинов, и смартфонов у многих нет, а нам тащат спонсоры – и за это они сами уроды.

Все так и застыли кто где стоял, стало тихо. Артур, всё ещё прятавшийся, повернул Матильду, как куклу, в углу, чтоб его стало видно, и произнёс:

– Бе-бе-бе-бе!

И тут я запустила в него яблоком и попала! Шрельда поглядела на меня больными, беспомощными глазами – точно ища защиты у меня, хотя с чего бы? – и вылетела вон. И тогда я тоже помчалась к умывальнику прикладывать к лицу холодные тряпки, которые всегда там лежат. Мне было надо, чтобы не остался синяк. А он, я чуяла, хотел появиться. У нас многие с синяками, подумаешь! Но мне важно быть без синяков в среду, когда нас поведут в школу! Так-то мы учимся в своём корпусе, а по средам и пятницам у нас тренажёрка при школе для домашников и ещё бывает бассейн.

На физре мы всегда одни – только наши, с нашим же Петром Павловичем, в школе расписание составили так, чтобы разные дети не травмировали друг друга – так и хочется сказать: «Бе-бе-бе-бе!» – у них математика или там история в это время, ни у кого нет физры. Но когда идёшь по коридору, ты всё-таки можешь травмировать их. Артур и ещё несколько наших уже сколько раз задевали каких-то мальчиков, и кто-то из школы приходил жаловаться директрисе, было слышно, как она орёт в кабинете:

– Это сироты! Думайте, что говорить!

Артур, Коля, Вася и Гена сидели потом в тёмной