Читать книгу - "Наблюдатели - Евгения Владимировна Басова"

что тётя Оля живёт на шестом. А если не знает, то просто выпускает где-нибудь на площадке.

Миша с мамой однажды увидели: по полу возле лифта ползёт кусок меха – бывают зимой на куртках такие воротники. И только потом заметили, что у воротника есть голова и лапы. Передними воротник загребает, продвигаясь вперёд, задние безвольно выглядывают из густой белой шерсти. А на полу от воротника след остаётся, тёмно-красный.

Мама сказала Мише:

– Не смотри, – и затолкнула в квартиру, где были папа и кот Кот.

И папе велела:

– Забери Мишу!

Потом белое существо лежало у них в коридоре, в Котовой переноске – его еле видно было через решётку. Оно тихо пищало, и Кот сидел рядом и тянул жалобно, тревожно, не по-кошачьи: «Уааааав!» Тётя Оля тоже была здесь и повторяла про кого-то:

– Не люди, совсем не люди!

Мама говорила:

– Может, случайно, может, наехала машина!

Тётя Оля отмахивалась:

– Так надо было не в лечебницу нести, а в подъезд?!

Мама звонила ветеринару, спеша надевала куртку, ботинки. В дверях папа забрал у неё переноску, сказал:

– Давай-ка я съезжу, а ты раздевайся, побудь с Мишей!

Мама благодарно, с виноватой улыбкой передаёт ему переноску.

– Только… – папа неуверенно смотрит на маму, на тётю Олю, – если врач скажет её усыпить… Если сделать нельзя ничего – как быть?

Мама переводит глаза на Мишу. А тётя Оля только сама с собой говорит: «Ой, горе, горе какое!»

Папа возвращается с пустой переноской и сразу же говорит маме с Мишей, что кошку осмотрел врач и сделал что нужно, и она теперь лежит на шестом этаже, у тёти Оли, в её кошачьем общежитии, – он сразу, не заходя домой, занёс кошку туда.

Мама недоверчиво смотрит на него, снова переводит глаза на Мишу, и папа говорит весело:

– Нет, правда, ветеринар обещал, что кости срастутся! Выстригли там у неё всё, конечно, а сперва дали наркоз. Я держал, когда кололи её. А когда операцию делали, вышел, я не любитель смотреть. Может, кому-то нравится… И знаешь, сколько я заплатил? Это людей могут бесплатно лечить, а кошек – только за деньги. И я, как ненормальный…

Он наконец говорит, сколько отдал денег, и мама отвечает неуверенно:

– Ну ладно, что теперь…

А папа не успокаивается:

– Я и назвал её! Там имя спрашивают. Я говорю: «Алексей», а они мне: «У вас девочка!» Я возьми и скажи: «Сметана»! Пришло же в голову! Она белая вся, ни пятнышка! Смыть кровь – так ведь вся белая будет!

Миша с мамой ходил навещать Сметану. Кошки разбегались от них у тёти Оли, прятались под диван и за телевизор. Тётя Оля ворчала:

– Не буду Сметаной звать, что за имя – Сметана? Как можно живое едой назвать?

Мама отвечала:

– Я слышала, наоборот, нельзя – человечьими именами. А у вас тут все – Маши, Дуси.

– И что? – обижается тётя Оля. – Чем они хуже людей? Люди-то какие бывают! Кто-то же бьёт кошек! И этой вот белянке – Сметане – кто-то же кости поломал! И носят при том человеческие имена!

Сметана большая, длиннотелая – и ноги у неё тоже оказались длинными, когда она встала на них. Мама ходила к тёте Оле купать кошку. Папа говорил потом маме:

– Позвали бы меня, я бы лучше держал, когда теперь на тебе всё заживёт! Это на кошках – быстро!

Сметана, отмытая, стала белоснежной, густая шерсть висит чуть ли не до пола. Миша с мамой разглядели, что у кошки разные глаза: один жёлтый, а другой голубой. На спине в шерсти у Сметаны горбик, и задние ноги она переставляет не так быстро, как передние, – задние за туловищем не успевают, цепляются друг за дружку.

Тётя Оля её не берёт гулять. А все остальные кошки, что ни утро, сбегают во двор по ступенькам, и она без лифта, пешком торопится следом за ними, как будто боится оставить хоть на минутку. Она в халате, прозрачные пряди поднимаются надо лбом, по спине прыгает тонкая девчачья косичка, но только седая. Папа, увидя её, раньше начинал тихо напевать: «Кошки! Очарование моё!»

Так пела старуха-кошатница в одном мультфильме. Папа говорит, она была сумасшедшая, как тётя Оля. И Мишин друг Алик тоже так поёт: «Кошки, очарование моё!» – но только не тихо, он может и во всё горло петь, когда во дворе нет других взрослых, одна тётя Оля. И она знает, что во дворе смеются над ней. Она видит Мишу с мамой – и начинает оправдываться:

– Гуляю вот, вывела, дома-то не удержишь! Да всех и не заберёшь домой. Так я ведь и не всех! Я только – кто пропадёт во дворе, только самых маленьких или больных, а эти – сами пускай, покормлю их утром и вечером – и живи как сможешь.

Она неловко тащит кастрюлю с вонючей варёной рыбой. Кошки ниоткуда появляются на крыльце. Она топает на вышедших с нею, своих домашних:

– Фёкла, постыдись, ты-то уже завтракала!

С Машей, у которой отец был бандит, ей не сладить. Маша бьёт по носу невзрачную серую кошечку, и та роняет вонючую рыбу. Тётя Оля говорит, что и Сметане от Маши достаётся, хотя Маша ещё котёнок. Мама подхватывает диковатую Машу и фыркает:

– Ой, не могу! Вы видели её лицо?

Хотя сама же говорила, что у животных не лицо, а морда. Она поворачивается с кошкой к Мише:

– Смотри, какая некрасивая!

Тётя Оля буркает:

– А я что? Говорю же, бандитка будет! Учу её: ты Сметану жалей, она раненая. И той говорю: не будет у тебя котят, не суждено тебе стать мамой, так вот и котёнок для тебя, его любить можно. Не станешь любить, так ведь бандиткой вырастет.

Мама разглядывает притихшую кошку, точно понявшую, что говорят о ней:

– Не пойму, глаза слишком широко поставлены? Или повёрнуты как-то не так. Да ты как будто не кошка, а? – говорит она Маше в самое лицо. В мордочку.

Маша смотрит на неё серьёзно, внимательно. Мама говорит ей:

– Ну прости, не буду я больше над тобой смеяться.

Тётя Оля собирается ложиться в больницу. Она приносит маме с папой ключи. Мама уверяет её, что станет всех кормить и поддерживать чистоту. Втроём они входят в квартиру на шестом этаже, мама первым делом кидается в ванную, где весь пол уставлен лотками – такими, как у Кота, и поменьше, – и надо искать, где поставить ногу, чтоб руки помыть. Папа говорит:

– Извини, Юль, этот запах… Я ещё когда Сметану заносил, подумал: