Читать книгу - "Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева"

Федоров и ахнуть не успел, как набежали прислужники, и водно мгновение на него были навьючены кожух золотой парчовый, бармы.[69]тяжелые, да еще и шуба соболья, крытая аксамитом[70] Мгновенно взопрев (августвыдался против обыкновения жарким, вдобавок в трапезной надышали), Федоров неустоял и от малейшего толчка в грудь плюхнулся на трон. Царь, вкрадчивоулыбаясь, стоял рядом.

– Теперь скуфеечку мою надень – и совсем как я будешь, –сказал он, снимая с головы и нахлобучивая на Федорова свою скуфью, не черную,какую носил обычно, а нарядную, плетенную из серебряных ниток и унизаннуюжемчугом. У государя она плотно охватывала макушку, а небольшая голова Федоровапровалилась в скуфью до самых бровей.

Сидящие за столом захохотали, однако царь сурово цыкнул, и втрапезной воцарилась тишина.

Из-под нелепо сползавшей на глаза скуфьи Федоров оглядывался– и видел множество блестящих глаз, устремленных на него. Поерзал на троне,пытаясь устроиться поудобнее, но сидеть было твердо и как-то слишком высоко.Вдобавок ноги не доставали до полу. В одну руку ему сунули любимый царев посох,в другую – чарку с вином.

– Это тебе вместо державы и скипетра, – пояснил ИванВасильевич. – Я ведь их с собой не вожу, в Кремле оставляю, как и женку мою,которую ты, боярин… – Он запнулся, но тут же продолжил: – Которую ты, боярин,нынче сюда, в слободу, ко мне доставил.

Федоров напряженно ловил государев взгляд. Почему-токазалось, что Иван Васильевич намеревался сказать нечто совсем иное, но что?

В эту минуту царь обернулся к гостям, которые прислушивалиськ каждому его слову, и сердито махнул рукой:

– Ешьте! Пейте! Чего буркалы на нового государя выпялили?Успеете, наглядитесь еще! И ты, Федька, иди к столу, сиди там, пока не кликну.

Все преувеличенно старательно принялись есть. На местоФедорова, между своим отцом и Вяземским, присел молодой Басманов: рассеяннокрошил хлеб, а сам не сводил глаз с государя, словно боялся упустить миг, когдатому захочется испить вина. С другой стороны стола, заметил Федоров, на них также пристально смотрел проклятущий и опаснейший человек – Малюта Скуратов.

Федоров отворотил лицо. Дело, впрочем, было не в Скуратове –с ним рядом помещался Михаил Темрюкович, а с некоторых пор…

– И какова хороша показалась тебе государыня? – внезапноспросил Иван Васильевич.

Федоров вздрогнул. Вопрос был из одного ряда с предыдущим:хотелось бы ему поцарствовать или нет. Ну уж небось за ради смеху не потащитего государь в опочивальню свою, не уложит рядом с супругою, как на свой тронпосадил!

Испугавшись собственных мыслей и бесовской проницательностистоящего рядом человека – а ну как прочтет в его голове эту охальщину?! –Федоров опять суетливо заерзал:

– То царский кус, не наш. Я на государыню и взора не поднял,ехал в своем возке позади, для охраны.

Это была чистая правда. Федоров присоединился к царицынупоезду лишь за московской заставою. Марья Темрюковна сидела в парадной повозке,окруженная своими постельницами, прикрыв лицо фатою. Они с Федоровым лишьбеглым словом перемолвились. Голос ее, правда, звучал дивно приветливо, ну таки что?

Иван Васильевич облокотился на перильца трона, усмехнулся:

– Тут ко мне шурин из Москвы наезжал, в ножки кланялся,благодарил, что я тебя уломал в жены ему дочку отдать. Сказывал, свадьба совсемскоро.

Федоров закусил губу, метнул на Темрюковича острый взгляд.Да, скоро… Приданое Грушенькино давно было готово, да боярину показалось, чтобывший Салтанкул взял бы его дочь и бесприданницею. Видно, крепко зацепила оначеркеса за сердце, потому что, лишь посулив ему в жены Грушеньку, удалосьФедорову выполнить странный царев наказ и проникнуть к загадочной блуднойдевке.

Ночь, проведенную с таинственной черкешенкой, он вспоминалчасто – если уж совсем честно, ни на миг не забывал. Такое и в самом грешномсне не привидится, что с ним вытворяла соромница, и ушел от нее боярин почти сужасом, ибо понял, что прежде не знал он женщин, хоть и прожил в законномсупружестве четверть века, да и вообще брал баб, где и когда вздумается. Нет,не знал! Оказывается, это не покорные подстилки, как мыслил он ранее, а истиннобесово орудие искусительное. Сказывали пленные татары, что в восточных странахиные люди приохочиваются к особенному дурманному зелью, которое навевает имразные блаженные картины. Вроде бы зелье вдыхают в себя дымом, и доходит дотого, что человек без дыма жизни себе не мыслит. Не из-за вкуса его или запаха,а потому, что благодаря этому дыму он чувствует себя совсем иным: молодым,счастливым и всесильным. Ночь с той девкой стала чем-то вроде пресловутогодыма. Первое время Федоров вообще ходил как чумной; небось, будь помоложе,пошел бы в слуги верные к князю Черкасскому, чтобы хоть изредка, как награду,получать от него власть над этим телом.

Потом поуспокоился, пригасил жар в крови и начал размышлять:а зачем нужно было государю сводничать? Федоров ждал благодарности за то, что,по его повелению, валялся с той блудней, шарил под ее титьками, нащупываятретий сосочек. Ну, нащупал, доложил об том царю – и что с того? Тишина… Небосьи это задание, и обещание дать ему власть над земщиной, сместив Мстиславского,– такая же насмешка над ним, как шутовское сидение на троне в наползающей наглаза царевой скуфейке. Ну почему же он был так глуп и труслив, почему сразу неразгадал, что над ним всего лишь насмехались? Небось Иван Васильевич вместе сосвоим шурином измыслили эту каверзу, чтобы вырвать у Федорова согласие насвадьбу Темрюковича и Грушеньки.

Нет, вырвать – это не то слово. Он просто-таки Христом-Богомумолял поганого черкесца взять за себя дочь, в ногах у него, можно сказать,валялся! И ради чего? Чтобы опоганить плоть свою с распутной бабою… да еще игрезить потом о ней, лежа рядом с богоданною женою! Почему же он не разгадализдевки сразу? Почему надо было дойти до последней степени унижения?

Дурак, право слово – дурак. Мнил Мстиславского ниже себя, атот, старый лис, никогда в жизни никому не позволил бы так над собойнадсмеяться. Ну хорошо… ну хорошо же!