Читать книгу - "Ее дикие звери - Э. П. Бали"

со знанием, которое, как проклятие, засело у меня в голове, потому что Коса рассказал мне все, что наш отец позволял незнакомцам делать с ним с восьми лет.

Он обнимает меня.

— Я никому не позволю причинить тебе боль, щенок.

Брат всегда имеет в виду то, что говорит. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и тогда впервые вижу метку на его шее сбоку. Знак, оставленный божественной рукой, сотканный из света, который исходит не из этого мира.

Череп с исходящими пятью лучами света.

Мы оба резко вздыхаем, тянемся друг к другу.

Мы связаны не только кровью, но и душой. Братья одной брачной группы.

— Когда мы найдем нашу регину, — с восхищением выдыхаю я, касаясь его шеи, — мы завоюем мир.

Где-то есть девушка, такая же, как мы, созданная для нас, которая будет любить нас. Кем она будет — акулой или волчицей? Я надеюсь, что волчицей.

Но Коса не выглядит таким уверенным, и я знаю это, потому что мускул на его квадратной челюсти пульсирует в такт биения сердца.

— Сначала, — серьезно говорит он, — мы собираемся убить всех, кто когда-либо причинил нам вред.

Глава 53

Аурелия

Я резко просыпаюсь и опускаюсь затылком на подголовник, только когда вспоминаю, что нахожусь в машине с Лайлом, а не перед горящим домом с Дикарем и Косой. Я смирилась с тем, что это не просто сны. Что каждый раз, после близости с Дикарем, я вижу его воспоминания во сне.

И от последнего у меня учащается сердцебиение.

Генри тихо курлычет мне на ухо, и я прижимаюсь к его крошечному теплому телу в поисках утешения.

Остаток обратного пути в Академию Анимус проходит так же тихо, как и поездка в суд, только по всему моему телу пробегает темная волна — словно я уже заперта. Словно челюсти моего отца уже сомкнулись на моей шее. Цепи, которыми я себя обмотала, стонут от напряжения под потоком моих эмоций.

Я думала, что сошла с ума, когда убегала и голодала. Но это кажется детской забавой по сравнению с происходящим сейчас. По сравнению с неминуемой гибелью. Я сжимаю руки, чтобы остановить дрожь.

Лайл стискивает руль так, что костяшки пальцев побелели. Интересно, он зол или смущен из-за судебного процесса? Может быть, он думает, что я зря потратила его время.

Скорее всего, он верит в то, что услышал сегодня, и это только укрепит его мнение обо мне.

Я хочу плакать. Хочу рвать на себе волосы. Хочу кричать во всю силу своих легких.

Мой отец выиграет это дело. Он так тщательно все спланировал. Достал мое старое грязное белье и выставил его на всеобщее обозрение в наихудшем виде. Мне было шестнадцать, когда я занялась сексом с Тео Крайтом, тихим парнем, который был добр и нежен со мной. Мы встретились в магазине тети Шарлотты, он купил пачку мармеладных мишек и сигареты, а я была очарована татуировкой у него на шее.

Отец помечает самых ядовитых змей Змеиного Двора, а Обыкновенный Крайт — самая ядовитая змея в мире. Но они также наименее агрессивны. Возможно, именно это привлекло меня к нему. И присущая ему опасность, и ее отсутствие. Он был таким же противоречивым, как и я.

Я заставляла его читать непристойные сцены из моих любимых паранормальных романов. Мы ели плохо приготовленные спагетти и неделями занимались сексом, как кролики. Он был неуклюж, но быстро учился, и мы вместе испытали множество оргазмов.

У меня до сих пор сводит живот от воспоминаний о его казни на глазах у всего нашего Двора. Отец использовал свой собственный яд, согласно традиции. Он заставил меня смотреть, как того требовали традиции.

На мгновение мне приходит в голову, что я заслуживаю своей судьбы. Я знала своего отца и каковы будут последствия разоблачения. Но тогда я не могла отказаться от внимания. В течение шести недель я была не одна в этом мире.

Когда мы подъезжаем к Академии, меня удивляет облегчение, которое я испытываю, увидев эти массивные, витые черно-золотые ворота. Два дракона встают на дыбы по обе стороны, герб Анимуса в центре. Я была здесь чуть больше месяца, и запомню эти недели на всю оставшуюся жизнь.

Мы останавливаемся на подъездной дорожке, и кажется, проходит вечность, прежде чем Лайл подходит к моей двери и выпускает меня. Я не смотрю ни на него, ни на охранников, которые слоняются вокруг нас, пока мы идем в общежитие анима. Есть судьба, которую уготовил мне отец, и судьба, которую уготовила себе я, и эти две нити-близницы оплетают меня, как змеи, раскачиваясь в такт биению моего сердца.

Тудум.

Тудум.

Тудум.

Длинные лучи послеполуденного солнца заливают общежитие золотом, и в ушах раздается резкое рычание, низкое и хриплое.

Бежать бессмысленно, мисс Аквинат. Я смогу найти вас где угодно.

Лайл понятия не имеет, во что он меня втянул. Ни малейшего гребаного представления. И он не поверит, если я расскажу.

— Мисс Аквинат. — Голос Лайла напряжен, как натянутый поводок.

Может ли он слышать это предупреждающее рычание?

Я оборачиваюсь и смотрю на его широкую грудь. Несмотря на долгую дорогу, его рубашка накрахмалена, галстук разглажен. Я хочу провести пальцами по его шелковой длине. Он расстегивает мои наручники, осторожно прикасаясь только к стали, как будто сама моя кожа ядовита.

Возможно, так оно и есть.

Лайл мгновение ничего не говорит, а потом:

— Посмотрите на меня.

Скрепя сердце, я подчиняюсь.

Его янтарные глаза потемнели, но остальная часть лица остается непроницаемой. Я не знаю, что он видит в моих глазах, может быть, загнанного в угол зверя. Может быть, гнев, который я чувствую глубоко внутри.

Кажется, он собирается сказать что-то вдохновляющее. Что-то приятное, например: «Молодец. Ты хорошо держалась. Мы старались». Это то, что сказал бы нормальный человек, не так ли?

Очевидно, у него осталась только апатия, потому что он говорит:

— Я позову вас, когда получу вердикт.

— Как долго? — мой голос тусклый, как старая медь.

Он моргает, вглядываясь в мои глаза.

— Несколько часов.

Я ничего не могу с собой поделать. Мое зрение затуманивается, и слеза скатывается по щеке. Я даже не смущаюсь, потому что рычание в моей голове становится только громче.

Не говоря больше ни слова, я разворачиваюсь и захожу в общежитие.

Тяжесть давит на тело, угрожая затащить меня под лестницу этого старого здания и похоронить под ней. Я боролась. Я бежала. Я сидела в том зале суда и перенесла публичное унижение. К завтрашнему дню журналисты