Читать книгу - "Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева"

Между тем Валечка Евсеева со страшной скоростью,раскрасневшись, бегала по всем четырем этажам госпиталя, заглядывала во всезакоулки и смотрела на все подоконники. Наконец в столовой «для ходячих» натретьем этаже она нашла то, что искала: куст герани, щедро усыпанный пышнымибелыми гроздьями.

Кинулась к нему и, пользуясь тем, что рядом никого не было,быстренько обломала все цветущие ветки до последней. Неподалеку стоял мусорныйбак. Очень кстати пришелся!

Валентина отряхнула руки, да еще и о халат вытерла – ей ненравился запах цветов! – пошла вниз по лестнице. И вдруг до нее дошло, что встоловой герани были только белые, а в палате Полякова – и белые, и красные, ирозовые.

Она так и встала как вкопанная от изумления.

Валентина вернулась, на всякий случай снова обошла каждыйкабинет, взглянула на каждый подоконник. Никаких гераней!

– Так она что, из дому их притащила? – изумленно проговорилавслух Валентина. – С ума сойти…

Итак, герань Полякову не принесли, а оттого каждый вопросХрамова раздражал его сильней и сильней.

– При чем тут вообще Аксакова и какие-то наши с ней прогулки?– угрюмо проговорил он. – Ну с какой бы радости нам с ней прогуливаться? Не отом мы говорим. Мне доктор сказал, что пуля была калибра 6,35 миллиметра.«Браунинг», да?

– Или «браунинг», или «ТК» [17] 26-го года. Не привелосьпользоваться?

– Мне в 26-м было девятнадцать, я курсантом тогда только чтостал. У нас на вооружении наганы были в основном. Потом выдали пистолеты наши,но не Коровина, а Прилуцкого. В них тоже патроны «браунинга» использовали, нокалибра 7,62.

– Знаю пистолеты и Прилуцкого, и Коровина, – кивнул Храмов.– Сейчас, после того, как «ТТ» [18] взяли на вооружение, о «ТК» забывают, ктому же патроны для него трудно достать. А недурной был пистолет для своеговремени, очень нравился нашему командному составу как личное оружие. И магазину него был на восемь патронов, а не на шесть, как у настоящего «браунинга», ирукоятка удобней, и предохранитель не срывался, и кучность стрельбы он давалхорошую. И конструкция была настолько проста, что можно было самостоятельномелкий ремонт производить. Правда, дульная энергия у него была невысока идальность выстрела – не больше пятнадцати-двадцати метров. До сих пор помню,как было сказано в какой-то статье в журнале «Красноармеец»: «Подобные величиныне обеспечивают надежного вывода противника из строя даже при попадании пули вжизненно важные органы. Раненый противник способен произвести ответныйвыстрел». Как раз твой случай, а?

– Я не произвел ответного выстрела, – угрюмо сказал Поляков.И едва не вскрикнул, вспомнив: – Мой пистолет!

– Да, – кивнул с сожалением Храмов. – Твоего пистолета вкобуре не оказалось. Даже если у того, кто в тебя стрелял, был только«браунинг» или «ТК», теперь у него еще и твой «ТТ».

– О, черт…

– Плохо дело, плохо, Егор. Ты понимаешь? – близко наклоняяськ его лицу, проговорил Храмов. – Ну очень плохо! А ты ничем не хочешь помочь.

– А чем я могу помочь?! – прошипел Поляков. Они старалисьговорить как можно тише, помня, что за простыней полна палата народу, но иногдазабывались, чуть ли не орали друг на друга, а потом опять переходили на шепот.– Можешь ты поверить: я просто шел. В меня выстрелили… Вспомни, сколько былонападений на милиционеров таким образом – и до войны, и уже в войну. И в нашихстреляли, в этого, как его там… – Поляков пощелкал пальцами, вспоминая фамилиюподполковника, убитого всего год назад вот так же, на улице, выстрелом из-заугла. – Щастный, вот как его фамилия была. Тоже пульнули в спину, забралиоружие… Правда, ему меньше повезло, чем мне, он умер, не приходя в сознание.

– Да, тот инцидент на моей памяти произошел, – кивнулХрамов. – Я уже в Энске служил тогда. А интересно, что ты именно Щастноговспомнил. Похожий случай!

Голос его звучал как-то странно. Поляков насторожился:

– Чем же он похожий?

– А тем! Насколько я помню, Щастного застрелил сынрепрессированного преподавателя из местного Политехнического института. Тотпокончил с собой после одного интенсивного допроса. Семье сообщили – умер отсердечного приступа. Потом была установлена его невиновность. Парня призвали вармию, вскоре он получил отпуск по ранению, приехал в Энск и застрелил Щастногоиз привезенного с собой трофейного немецкого пистолета. Его ведь даже незаподозрили, однако он оставил посмертное письмо, которое и нашел при нем егокомвзвода, когда парня убили в бою. Страшная история!

– Страшная, – согласился Поляков. – Но я не пойму, к чему тыклонишь…

– Ну как же? – усмехнулся Храмов. – Тот парень, убийцаЩастного… как же его фамилия… да неважно! – был сыном репрессированного,который погиб после тех методов, которые к нему применял Щастный. В твоемпослужном списке есть упоминание о некоем Александре Русанове, которого тызастрелил при попытке к бегству. Родственникам было сообщено, что он умер отсердечного приступа. Так?

Поляков молчал.

Сначала известие о пропавшем табельном оружии… за такоеможно и расстрельную статью получить, а также вылететь из органов, в штрафбатугодить, ну и в лагерь тоже можно отправиться. Вариантов масса. Но гораздо хужетреклятого табельного оружия – слова Храмова. Надо быть дураком, чтобы непонять, какие аналогии возникают у него между Поляковым и Щастным, между сыномрепрессированного и племянницей Русанова.

– Послушай, – сказал Поляков как можно более спокойно. – Чтобы ты ни думал, но ты сам сказал: Ольга Аксакова вошла в свой подъезд до того,как мне выстрелили в спину. Значит, стреляла явно не она.

– Не она, – согласился Храмов. – Но какой-то человек,который был с ней и которого ты спугнул.