Читать книгу - "Ушла в винтаж - Линдси Левитт"

не так легко. Конечно, много чего найдется в нашей библиотеке, но лучше воспользоваться более личной информацией, напрямую связанной с большими мечтами, которым бабушка предавалась в своем маленьком городке.

– И какие-нибудь… мм… памятные вещички, сохранившиеся с ее юности, когда ей было столько лет, сколько сейчас мне. Например, журналы или дневники?

– О, Мэл. – Папа кладет вилку и тянется через стол, чтобы погладить меня по голове. – Ты переживаешь за нее, да? Не волнуйся. Маме там будет лучше. Суперсовременный пансионат… теннис, гольф, спа, мероприятия на любой вкус. После папиной смерти она только и мечтала переехать туда. И теперь, можно сказать, начинает с новой страницы и не думает раскисать, поняла?

Я удивленно моргаю, глядя на папу. Я вовсе не волнуюсь за бабушку Вивьен, да и за папу, если честно, тоже. Ему нелегко, независимо от того, получится ли продать железную дорогу за пятьсот долларов. А я тут выпрашиваю сувениры времен бабушкиной юности, чтобы добавить своему образу аутентичности. Видимо, я не очень хорошо соображаю или, наоборот, соображаю слишком хорошо и думаю только о себе. Вот что боль делает с человеком.

Боль. Почему она такая сильная? Испытывает ли Джереми нечто подобное? Надеюсь, да. Надеюсь, он страдает по полной. Наверняка мне было бы не так плохо, если бы я знала, что он чувствует хоть сотую долю моих терзаний.

Опустив глаза в тарелку с салатом, я замечаю, что головка латука напоминает голову Джереми, кусочки бекона легко сойдут за его глаза, помидоры – за рот и…

– Дорогая, почему ты так остервенело тычешь в салат?

Я опускаю вилку:

– Все в порядке, со мной все хорошо. Я…

– Отлично. Да, ты говорила.

Он в четвертый раз поправляет расстеленную на коленях салфетку. Его колени надежно защищены от крошек и пятен. Чего не скажешь обо мне – половина сырного соуса уже на моем рукаве.

– Бери что хочешь. Я нашел небольшую шкатулку со старыми снимками, мама там совсем юная. Вряд ли она станет возражать, если ты возьмешь их себе.

– Да? – Я-то думала, что мне придется подождать, что я смогу как следует порыться в ее коробках уже в следующий раз. А оказалось, что в доме меня ждет пачка фотографий и другие вещички, способные пролить свет на то, как должно выглядеть мое винтажное «я». – Мы потом все вернем. Просто… наверное, мне надо сначала ее спросить? Как ты считаешь?

Папа улыбается, щуря серые глаза:

– Логично.

Было бы логично, будь это правдой.

Домой мы возвращаемся поздно в субботу. В воскресенье я полдня методично удаляю все следы Джереми из моей комнаты и только после этого чувствую себя готовой изучать бабушкино добро. В мою программу детокса входило полностью разогнуть эту аккуратненькую фиолетовую скрепку, но в результате я ткнула прямо в заусенец, и теперь у меня не только бойфренд-изменник, но и покалеченный палец.

Посасывая раненый палец, я открываю шкатулку и раскладываю на полу фрагменты бабушкиной жизни, с младенчества до взрослого возраста. Теперь все так изменилось – я бы легко заполнила всю комнату нашими с Джинни снимками: мама старалась запечатлеть даже самые незначительные моменты нашего детства, хотя почти ничего не распечатывала. А все, что осталось от подросткового возраста бабушки, помещается в одну коробку.

Мое любимое фото – где бабушке шестнадцать, она стоит в ситцевом платье, вся освещенная солнцем, на веснушчатом лице сияет улыбка. Этот снимок висел у нее в холле, и в детстве мне не давал покоя вопрос: когда бабушка перестала выглядеть как эта очаровательная девушка и превратилась в морщинистую, хотя и весьма элегантную даму, какой я ее всегда и знала? Я кладу фотографию на стол под стекло: ее я возвращать не собираюсь.

Под фотографиями в рамках лежат папины и дядины детские рисунки, коробка из-под обуви с разрозненными снимками и главный мой клад – бабушкин школьный альбом 1962–1963 годов. Я поглаживаю серебристое тиснение. Бабушка поступила в среднюю школу Тулэри в небольшом фермерском городке в Центральной Калифорнии, где пахнет навозом, зато люди живут в здоровой среде, где знаешь по именам мясника, пекаря и того парня, что сидит на заборе через улицу. Правда, я была в Тулэри всего раз, в шесть лет, но запомнила его именно таким.

Я закрываю глаза, представляя себе, что найду на страницах ее альбома. Бабушка на танцах и на встречах группы поддержки. Эта группа поддержки – самый загадочный для меня пункт плана. Чем они занимаются, когда встречаются – упражняются в поддержке и подбадривании? Соревнуются ли с другими командами, поддерживающими спортсменов, кто кого переподдержит? Пока я сижу и теряюсь в догадках, кто-то дергает ручку моей двери.

– Что такое?! – ору я.

– У меня есть предложение, – слышится приглушенный голос Джинни.

– Ты одна?

– Нет. Со мной Эдуардо. Он и есть предложение.

Я отпираю. Джинни протягивает мне тарелку с молочными гренками. Молочные гренки – идеальная утешительная еда для тех, кто только что пережил расставание, а поскольку сегодня воскресенье, моя «диета» позволяет мне такую маленькую радость. Смазываешь глубокую тарелку маслом, кладешь в нее пять кусочков хлеба с маслом. Заливаешь горячим, почти кипящим молоком с маслом, кладешь два яйца-пашот. Да, и в конце добавляешь еще масла. Папин рецепт, разумеется.

– Это лучше, чем Эдуардо, – говорю я и сажусь за стол, который мама купила мне в мебельном аутлете.

Джинни ходит по комнате, изучая бабушкино детство: то в хронологическом порядке, то в обратном.

– Я слышала, у тебя тут песня Survivor звучала?

– Я удаляла Джереми из моей жизни, – отвечаю я, вытирая масло с подбородка. – Мне нужна была мотивация. Но больше никаких айподов, завтра мы приступаем к выполнению пунктов из списка.

Джинни садится на ковер, поджав под себя ноги:

– Мы приступаем?

– Все-таки Бейонсе была в составе группы, когда пела Survivor.

– Ладно, так уж и быть, – смеется Джинни. – Воплотим твой дурацкий список. Но отказываться от технологий я не собираюсь. Я уроки могу делать только под музыку. И любимый лосьон я всегда заказываю через Интернет. И…

Я втыкаю ложку в гренок:

– Хорошо. Я погружусь в прошлое на все сто, а ты будешь моим винтажным боковым защитником.

– Каким еще защитником? Я всегда была центральным нападающим.

– Прости, – тяжело вздыхаю я. – Тупой футбольный юмор.

Джинни берет в руки фотографию бабушки, где та студенткой участвует в демонстрации. Распущенные волосы до пояса производят такое же дикое и непокорное впечатление, как и бабушкин сердитый взгляд. Этот снимок мне нравится меньше, чем тот, где она в ситцевом платье. Мне не нравится явное отсутствие