Читать книгу - "Сильверсмит - Л. Дж. Кларен"

от соседних столов — и понимала, почему Симеон так яростно защищает это место. Из всех городов, что я успела повидать за последние недели, именно Бриннея ощущалась как дом.

Гэвин оказался на удивление забавным, когда не был таким серьезным. Похоже, он твердо решил оставаться в этом состоянии весь ужин. Мы ели молча, спокойно. Мое блюдо — паста с курицей и томатами — было настолько восхитительным, что я едва не застонала от удовольствия, но, вспомнив его реакцию, когда я однажды простонала из-за пирожного, я вовремя прикусила язык.

Он рассказывал о кузнеце и его жене — Айзеке и Иден, которые его вырастили. О том, как Иден учила его читать, писать, считать и понимать основы науки вместо формального образования. Как он стал подмастерьем Айзека, а после его смерти унаследовал кузню. Рассказывал о своем лучшем друге Викторе. Тот умер, и я не посмела спросить, как, но Гэвин, казалось, смирился с потерей. Он был рад делиться со мной историями своей юности, даже если некоторые детали звучали… не слишком пристойно.

Но едва мужчина-официант начал слишком уж откровенно пялиться на мою шею и грудь, как Гэвин потерял весь свой легкий настрой.

— Да, она ослепительна, не правда ли? — рычание, вырвавшееся из его груди, разрезало воздух между нами, как гром. — Уставишься еще хоть на миг, и ослепнешь от чего-то куда менее приятного, чем ее красота.

Официант побледнел от угрозы и поспешно схватился за чек, чтобы поскорее уйти. Я поймала взгляд Гэвина и приподняла бровь. Как будто он сам никогда не смотрел на меня так же.

Он, в ответ, игриво выгнул бровь, покрутил бокал со виски в пальцах и кивнул официанту, у которого теперь дрожали руки.

— Два бокала красного сладкого, — процедил он, прежде чем тот успел сбежать.

Мое первое в жизни вино оказалось фруктовым, с богатым сладким послевкусием. Оно приятно разлилось по крови, расслабляя тело и снимая остатки напряжения. Я вздохнула и посмотрела на море, наблюдая, как волны перекатываются под ветром.

Через несколько минут квартет музыкантов, закутанных в плащи бриннейцев, настроил инструменты и заиграл мягкую, изящную мелодию. На деревянной площадке, предназначенной для гостей таверны, оставалось немного свободного места. Одна пара, потом другая медленно вышли туда, и я поняла, что это место для танцев.

Повернувшись, я увидела, как Гэвин откинулся на спинку стула, держа бокал у губ, и смотрит на меня.

— Потанцуешь со мной? — спросил он.

Щеки вспыхнули жаром. Я попыталась представить этого сурового, массивного воина в танце. Попыталась, пока он допивал свое вино, но не смогла.

— Ты умеешь танцевать?

Он поднялся, положил оплату за ужин на стол и протянул мне руку.

— Ради тебя — да. — Я вложила ладонь в его. Его прикосновение было теплым, надежным, и он мягко поднял меня со стула. — До самого рассвета. И дольше.

Плененная собственным бешено колотящимся сердцем, я сосредоточилась на ощущении его пальцев, пока он вел меня к площадке, где под мелодичный перезвон струн покачивались две другие пары. Каблук тонкой туфли застрял в щели между досками, и лодыжка болезненно подвернулась. Я раздраженно покосилась на новые туфли, но Гэвин успел и притянул меня к себе прежде, чем я успела упасть. Его рука легла на мою поясницу, другая удерживала мою ладонь у него на груди.

— Надеюсь, в Пещерах меня не заставят носить такую обувь, — пробормотала я, глядя вниз на изящные, но уже чертовски неудобные туфли.

Он поднял мой подбородок кончиком пальца, в его суровом взгляде мелькнула тревога.

— Если они попытаются заставить тебя делать хоть что-то против твоей воли, ты скажешь им «нет». И не уступишь, — он положил мою ладонь обратно себе на грудь и большим пальцем провел по щеке. — Обещай мне.

Я кивнула, наслаждаясь его прикосновением. Это я могла пообещать.

Прижавшись к нему, к его теплу и силе, я почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Он нахмурился и поймал ее большим пальцем.

— Я никогда в жизни не ненавидел ничего так, как ненавижу этот мир за то, чего он от тебя требует.

Я скользнула ладонями с его груди на спину, под куртку, на ткань рубашки.

— Тогда просто… запомни меня вот такой, — я улыбнулась ему сквозь жжение в глазах. — Запомни меня с тобой. Счастливой.

Он поцеловал меня в лоб и прижал к себе. Мы стояли так — он обнимал меня, я держала его, слушая учащенное биение его сердца. Эти минуты были слишком короткими, слишком хрупкими.

Никакого времени не хватило бы. Его тепло, запах свежего кедра, легкое покачивание под музыку, как он склонял щеку к моей голове, мягко гладил волосы на плечах и вниз по спине. Я могла бы жить здесь, с ним, в этом мгновении, вечно.

— Если мне суждено остаться для тебя лишь другом, — он вздохнул у моего виска, — знай: ты — лучший друг, какой у меня когда-либо был.

Я зажмурилась, чтобы оттолкнуть боль в груди, не дать телу ощутить, как оно ломается из-за него.

— Хотела бы, чтобы ты мог остаться со мной, — выдохнула я, судорожно втянув воздух, зная, что Симеон этого не допустит. Что стоит Элиасу взглянуть на меня рядом с наставником — и он сразу поймет, кому принадлежит мое сердце. Его губы вновь коснулись моих волос — мурашки пробежали по коже. — Я буду скучать по тебе, и я…

— Ариэлла, — под ухом я ощутила, как дрожит от его баритона вибрирует грудь. — Прежде чем ты скажешь еще хоть слово… мне нужно кое-что сказать.

Я провела ладонями по его широкой спине, пытаясь успокоить его.

— Хорошо. Говори.

— Прости меня, — голос стал другим — не мягким, не теплым. Отчаянным. — Пожалуйста.

— Что? — я вцепилась в его спину, не отпуская, но тишина, повисшая между нами, была оглушающей. Я больше чувствовала, чем слышала, как бешено колотится его сердце. — Гэвин? — прошептала я, умоляя внутренний голос замолчать, не предупреждать. Я не хотела слышать. — Что…

— Я солгал тебе.

Внутри все оборвалось. Я отступила и подняла голову, чтобы увидеть в его глазах ту боль, которая резала меня, как лед. Паника вспыхнула в его лице, когда он увидел, что я отстраняюсь.

— Симеона нет в Бриннее, — произнес он. — Его никогда здесь не было.

Глава 29

Ариэлла

Опустошающая тишина осела в моих костях. Страх кольнул сердце и затылок, когда он посмотрел на меня — лицо и челюсть застыли, натянутые, будто на грани боли. Я отпрянула. Потерянная, настороженная, ошеломленная. Даже мое глупое сердце подняло тревогу раньше, чем инстинкт самосохранения.

— Что значит —