Читать книгу - "Пес Ее Высочества - Мария Камардина"

значу. Вы принцесса, вы совсем скоро станете женой герцога, вас принял Орлиный Камень — чего вам не хватает? Зачем так нужен я⁈

Беттина испуганно распахнула глаза. Она уже спустилась с кровати сама, и теперь стояла напротив, нервно комкая край простыни, и складки тонкой ткани обнимали её тело, подчёркивали каждый изгиб, каждую округлость, бесстыдно намекая, что ничего больше на ней нет.

Бьорн стиснул зубы, но звук всё равно вырвался из горла — не то рык, не то всхлип.

— Отпустите меня, — проговорил он хрипло. — В замке полно охраны, здесь вам не нужен телохранитель, а быть игрушкой я не хочу. Я обязан жизнью герцогу, я уеду на границу и буду служить ему там. Вы спрашивали, люблю ли я вас? Да, демоны побери, люблю, и не смогу смотреть, как вы выходите замуж за другого. Если есть в вашей душе хоть капля милосердия, прошу — отпустите, не мучайте, отдайте мне самого себя!

Беттина выслушала его и сдвинула брови, глядя внимательно и так серьёзно, что Бьорну даже показалось, что ему наконец удалось до неё достучаться. Но спустя мгновение она склонила голову к плечу и спокойно ответила:

— Нет. Не отдам.

Бьорн втянул воздух сквозь зубы и зажмурился. Принцесса подошла ближе — он слышал её дыхание совсем рядом.

— Орлиный Камень принял меня, — проговорила она всё так же спокойно. — А перед этим он спросил, что я люблю больше всего на свете. Хочешь знать, что я ответила?

Бьорн медленно открыл глаза. Догадка стучалась в сознании, но выглядела такой безумной, что произнести её вслух было невозможно.

Принцесса смотрела строго.

— Я сказала, — проговорила она, не дождавшись ответа, — что мужчина, которого я люблю, смелый, верный, честный и всегда держит слово. Он умный, чуткий, внимательный, заботливый. Он будет защищать меня, замок и Приграничье до последнего вздоха. И Камень согласился, что так и есть.

Бьорн беспомощно открыл рот, не зная, что сказать. Мысль о том, что Орлиный Камень принял не только Беттину, но и его самого, даже не приходила в голову — а ведь Камень и впрямь с ним разговаривал. И спрашивал, и слушал, и глаза перестали болеть, и нюх восстановился — лекарь уверял, что на это нужно не меньше недели!

Но вся эта магия была полной ерундой по сравнению с признанием Беттины.

Она… Его… Что⁈

Как такое вообще возможно⁈

— А теперь, — проговорила принцесса без улыбки, — попробуй повторить всё то, что ты только что сказал.

Бьорн сглотнул и попытался облизать пересохшие губы. Голова отказывалась соображать напрочь, и чтобы вспомнить нужные слова, понадобилось некоторое время.

— Ваше… Высочество…

— По имени!

Слова снова смешались и рассыпались — все, кроме одного.

— Б… Б… Бет-ти-на…

Её имя имело особый вкус, сладкий, лёгкий, невероятно желанный, и ещё не договорив, Бьорн уже знал, что никуда уйти он не сможет, и никаких возражений у него не осталось, и вообще ничего не осталось в целом мире — только девушка, стоящая напротив. Девушка, которая подходит ближе, кладёт ладони ему на плечи, медленно тянется к губам.

— Бьорн, — прошептала она, запрокинув голову, чтобы глядеть ему в глаза. — Мне не нужен ни этот замок, ни этот камень, ни эта земля. Без тебя мне вообще ничего не нужно.

Ответить ему не дали — но какие же нежные и сладкие у неё губы….

Спустя долгое-долгое время, когда в ушах начало звенеть, а перед глазами заплясали искры, ему позволили сделать вдох. Бьорн с некоторым удивлением понял, что его ладони лежат на талии Беттины, что она прижимается к нему всем телом, мягкая и такая горячая, что почти обжигает сквозь тонкую ткань, и жар этот проникает сквозь кожу, вызывая ощущение предвкушения и неосознанное пока желание. Последние осколки разума всё ещё пытались сопротивляться и возражать, но выговорить удалось немногое.

— Меня, — пробормотал он хрипло, — убьют.

Беттина тихо рассмеялась, поднялась на цыпочки и выдохнула в самое ухо:

— Значит, умрём вместе. Не хочу без тебя жить, слышишь?

Её губы коснулись шеи, а ладони заскользили по спине — он и не помнил, как её руки очутились у него под рубашкой. Сознание плыло и плавилось, тело требовало отозваться и вернуть ей прикосновения, но…

— Вы… Ты… Правда этого хочешь? Хочешь… меня?

Она снова засмеялась — звук проник в уши щекоткой, вскипел под кожей, и все волоски на теле встали дыбом.

— Ты такой глупый… Разве непонятно?

— Но боги…

Она нетерпеливо фыркнула и подцепила пальцем шнурок амулета.

— Они просто мне позавидовали. Древние тётки, у которых нет и никогда не будет такого мужчины.

Он на миг замер, осмысливая ответ.

— Это богохульство, — выговорил он хрипло, зарываясь пальцами в её волосы, а когда она тихонько ахнула и запрокинула голову, поцеловал её в шею, шалея от собственной смелости.

— Богохульство, — мурлыкнула она, жмурясь от удовольствия, — это думать, что есть другие богини, кроме меня. Но ничего, у меня целая ночь, чтобы обратить тебя в свою веру. Снимай эту гадость.

Бьорн стянул шнурок через голову вместе с рубахой и уронил на пол. Он хотел было сказать, что никакие иные богини ему и не нужны, и незачем тратить на убеждения целую ночь, но её губы снова были совсем близко, и от прикосновений перехватывало дыхание, а простыня соскользнула — и открывшееся зрелище лишило его остатков воли и самообладания.

Какая же она…

Происходящее казалось сном — волшебным, прекрасным и совершенно нереальным. Разве имеет он право прикасаться к ней, так уверенно и по-хозяйски? Разве позволено ему целовать эти губы, эту шею, и вот это местечко за ушком, от чего она сладко вздрагивает и прикусывает губу? Разве стала бы она наяву обнимать его вот так, и прижиматься вот так, и говорить срывающимся шёпотом на ухо такие вещи, от которых горят не только щеки, а, кажется, всё тело целиком? И эти её взгляды, и вздохи, и тихие вскрикивания, и громкие тоже, потому что сдерживаться более не в человеческих силах, и долгий, полный истомы стон:

— Ещё… Пожалуйста…

И разве можно ей отказать, даже если мышцы наливаются свинцовой тяжестью и двигаться с каждым разом всё сложнее?..

Она ведь попросила.

Она ведь любит его.

Его принцесса. Его богиня. Его счастье. Смысл его жизни.

…Бьорн не помнил, как заснул, а когда проснулся, темнота за окном посерела