Читать книгу - "Разрушитель небес - Сара Вулф"

– Поменьше брани, Ракс. Я миллион раз объяснял: от этого кажется, будто ты низкого происхождения.

– Да, сэр.

Явн не связался с ним, зато написал старейшинам? Старейшин Дома он не выносит. И Омега‑1 – не более чем роскошная детская площадка: зачем понадобилось уезжать туда сейчас, после того, что произошло с Тэта‑1? В голове Ракса срабатывает один сигнал тревоги за другим, но ему некогда реагировать на них: отец останавливается у двери пентхауса и строго смотрит на него.

– Говорить буду я. А ты молчи, пока к тебе не обратились напрямую. И даже в этом случае будь осмотрителен.

Брови Ракса взлетают, но он ничего не говорит. Отец не из боязливых – да, он подхалим и лизоблюд, это определенно, но не трус, и обычно не ведет себя так напряженно, на грани срыва, словно идет по канату.

Отец стучит в дверь, слышится ворчливое: «Входите».

Едва шагнув в комнату, Ракс ощущает ее запах: вонь пролитой выпивки и продажного секса, – безнадежно испортивший идеальный вид на зеленые холмы оси, где живут благородные, и плато с дворцом. К этому великолепию повернута гигантская кровать. В ней спят три голых женщины, запутавшись в простынях. Какой‑то мужчина поднимается, тоже голый, длинные желтые волосы падают ему на плечи, вся спина покрыта бесчисленными татуировками – цифры, символы, довоенная письменность, но особенно бросается в глаза тигр, крадущийся вниз по позвоночнику мужчины, с полосами черными, как ночь, и убийственным горящим взглядом.

– Лорд Экстон… – Отец кланяется татуированному мужчине и толкает сына в бок, чтобы тот последовал его примеру. Ракс делает неловкий поклон.

Воздух в номере неподвижен, как смерть. Наконец татуированный говорит:

– Явился, чтобы снова посадить меня в клетку, Вельрейд?

– Отнюдь, милорд, – спешит заверить отец. – Просто хотел удостовериться, что наш подарок пришелся вам по вкусу.

Взгляд лорда Экстона скользит поверх его плеча, и к Раксу вдруг возвращаются воспоминания детства, которое он провел, глядя, как этот человек, который сейчас стоит перед ним, ведет по ристалищу черного с желтым боевого жеребца. Жеребца, игровую фигурку которого Ракс ломал столько раз в пылу игры.

Этот человек – Гельманн фон Экстон.

Ракс хорошо помнит его: подростком Гельманн выигрывал один турнир за другим, управляя своим «Дредноутом» легко, как каким-нибудь «Фрегатом». Он был и предметом обожания, и сенсацией, и образцовым примером, как прославленный рыцарь в Войну. Он стал кумиром Ракса – и причиной, по которой Ракс наивно согласился впервые войти в кабину Солнечного Удара. В истории Ракса до бесконечных тренировок и столь же бесконечной темноты и одиночества внутри боевого жеребца, до того, как в нем разглядели «талант», до академии и оглушительных и отупляющих похвал был он – Гельманн фон Экстон.

А для самого Гельманна фон Экстона до настоящего времени не было ничего, кроме королевской тюрьмы. Девять лет назад в особняке Дома Экстонов вспыхнул пожар, в котором погибли тринадцать женщин. Все до единой были из благородных. Но в ходе расследования выяснилось, что тела не пострадали, поскольку находились в огнеупорном подвале, упакованные в защитные контейнеры самим Гельманном.

– Чего твоему герцогу надо от меня, Вельрейд? – бурчит Гельманн.

Не веря своим ушам, Ракс круто оборачивается к отцу. Они договариваются о чем-то с самым известным на Станции устроителем массового убийства? Брат-близнец Гельманна, Бранн фон Экстон, участвует в этом Кубке Сверхновой. Он ездит верхом намного хуже Гельманна, отчаянно цепляясь за возможность участвовать в турнирах, чтобы выбраться из ямы бесчестия, куда попал по милости брата и его преступлений, и все же он неплох, и уже выиграл четыре поединка. И если Ракс не ошибается, следующей у Бранна на очереди Синали…

У него перехватывает дыхание. Отец учтиво делает шаг вперед.

– Сэр Экстон, герцогу Вельрейду было дано… указание. Насчет поражения одного наездника.

Кровь бросается в голову Раксу. Гельманн наблюдает за ним, взгляд его черных стеклянных глаз такой же глубокий и гипнотизирующий, как его голос.

– Симпатичной зайки Литруа, верно?

Ракс вонзает ногти в ладони.

В чем был хорош Гельманн, так это не в столкновениях и не в ловких маневрах, а в чтении мыслей своих противников. Он умел влезать к ним в голову и понять их намерения, стремления и страхи так же ясно, как если бы читал сообщения по визу. И теперь это осознание обрушивается на Ракса. Незримые нити, связывающие наездников, те, которые способны различить друг в друге лишь они, теперь направляют взгляд Гельманна, и Ракс чувствует, что сам он поддается. Он больше не человек: как он стоит, как моргает, как дышит, – весь он, размеченный нервами и привычными движениями, подобен открытой книге для Гельманна.

А потом – освобождение: Гельманн переводит взгляд на отца.

– Я должен поиметь ее, прежде чем убью?

Жар бросается Раксу в руки, все расплывается перед глазами, он делает рывок. Отец хватает его за воротник, оттаскивая назад с такой силой, что ткань трещит по швам. Лицо Гельманна медленно расплывается в улыбке, а потом он смеется, и от этого смеха начинает ворочаться одна из женщин на постели.

– В чем дело, птенчик? У тебя на нее планы?

Его слова вонзаются в Ракса, ищут, за что бы зацепиться. Гельманн подступает к нему.

– Она совсем не то, что ты. – Он указывает острым ногтем на свои черные радужки. – Это видно по глазам. Мы с ней одного поля ягоды, мы идем вразнос намеренно. А вам остается лишь удивляться, наблюдая со стороны.

Ракс делает движение вперед. Отец за спиной Гельманна бледнеет и ждет, не зная, останется в живых его сын или нет.

Гельманн мурлычет почти на ухо Раксу:

– Я видел ее столкновения. Она сжигает себя заживо во всех. До. Единого. Это прекрасно. Она ездит верхом, как никто из вас, надменных трусов, – и пусть это ее погубит.

Ракс стискивает зубы, сжимаясь в ожидании удара, и тот настигает его во вкрадчивом шепоте Гельманна:

– Ты ведь не будешь знать, как поступить с огнем, даже если он позволит тебе взять себя в руки, птенчик.

Воздух рассекает визг, но издает его не кто-то из них. Женщина рывком садится на постели и визжит, глядя на свои испачканные красным руки. Две другие лежат в мертвой неподвижности, по простыням под ними расползаются красные пятна. Смерть. Отец привез ему женщин, чтобы… никогда, никогда, он знал, что его родители на все готовы ради положения в обществе, но это, это, это…

Гельманн поворачивается к последней женщине, в глазах татуированного тигра вспыхивает красный огонь, и отец выталкивает за дверь застывшего Ракса, в