Читать книгу - "Кровь песков - С. К. Грейсон"

наваленных на плечи. Здесь, среди диких песков, Кира была по-настоящему одна.

Я обнял её за талию и прижал к себе. Она пошла — сама, повернулась, уткнулась лицом в грудь. Ничего общего с той дикой женщиной, что рычала на меня в этом самом оазисе. Я сжал её так, будто мог вдавить её силуэт себе в душу.

— Ты больше не одна, — прошептал в её волосы, вдыхая терпкий дым, под которым всё равно слышался её тёплый, земной запах. — И мне было важно, выживешь ты или нет, с той самой секунды, как ты плюнула мне в лицо.

Кира прыснула у меня в груди, но обхватила меня поперёк спины:

— По-моему, ты твёрдо склонялся к моему «нет».

Я покачал головой, губы скользнули по макушке.

— С того момента, как я увидел тебя — дикую, непокорную, — ты начала вплетаться в мою судьбу. Когда ты умчалась в ночь, я всё равно видел твоё лицо — снова и снова. Хоть и не понимал зачем.

— А сейчас понимаешь?

Она подняла на меня лицо — раскрасневшееся от жары, и по щеке скатилась одинокая слеза. Я поймал её большим пальцем.

— Думаю, пустыня пыталась мне сказать кое-что. Обычно шёпот силы в голове уводит меня — в лучшем случае отвлекает, в худшем сводит с ума. Но тогда… хотел, чтобы я понял: ты — единственная, кто мне равен. Кто поймёт моё одиночество. Кто сможет расколоть панцирь, в котором я себя замуровал.

Кира моргнула, отгоняя влагу с ресниц.

— Пойдём купаться.

Я даже отпрянул от такого поворота. Уголок её губ дрогнул.

— Я хочу оставить здесь хорошую память. Чтобы заглушила худшие.

Я поднялся, подхватив её на руки. Она обвила меня за шею, за талию — отпустила только у кромки воды.

Там она носком сбросила сапоги; остальное шуршало по песку — слой за слоем. Мне пришлось оторвать взгляд от каждого дюйма открывающейся кожи и заняться собственными вещами. Я снял саблю с плеч, бережно положил в песок, потом добрался до остального. К тому времени, как я разделся, Кира уже вошла — вода ласкала её мускулистые бёдра.

Я поспешил следом, только вытащил из сумы кусок мыла. Догнав, нашёл её по грудь в воде — солнечные линии её тела не крали ни крупицы от фигуры воина. Но сушило рот не это — взгляд. Как она смотрела на мою обнажённую кожу — грудь, плечи, ниже. После стольких лет под слоем ткани каждый её штрих по мне кружил голову.

Она шагнула ко мне — навстречу — и тихо вынула мыло из моей вялой ладони.

И начала меня мыть. Вела кусок по груди и животу, не торопясь, как будто изучала пальцами все ложбинки и уступы мышц. Я жаждал ответить тем же, но тело будто выключили — я тонул в том, как меня бережно обследуют. Иное, чем наша прежняя жаркая, стремительная близость: здесь её касание было медленным, намеренным. Без кожи — ни на дюйм.

Она обошла за спину, вспенила волосы, теребя завитки на затылке; меня прошиб озноб. Пальцы скользнули ниже — над ожоговыми клеймами на плечах — то места покалывали, то немели, где нервы выгорели. Я уже дрожал по-настоящему.

— Что случилось? — её дыхание щекотало затылок.

— Страшно, — выдавил, зажмурившись.

— Меня боишься? — тепло её кожи едва не отстранилось; я резко мотнул головой. Прижал её ладонь к своему плечу.

— Келвар едва не разорвал пустыню из любви к жене. А я… — воздух сорвался из меня рывком. — Мир не переживёт того, что я к тебе чувствую.

Её лоб лёг мне меж лопаток — и мне вдруг понадобилось её больше. Срочно. Везде.

Я повернулся, зарыв пальцы в её волосы, откинул лицо и поцеловал. С плеском мыло выпало из её руки. Её губы раскрылись легко, но язык тут же бросил вызов. В этом бою, как и в каждом, она была дерзкой. Опьяняющей. Желание победить накрыло почти так же, как жар у основания позвоночника и плоть, переполненная до боли.

Хотелось взять верх. И хотелось лечь в прах.

Не разжимая поцелуя, я повёл её назад — к дальнему краю, где воду подпирали плоские плиты. Колени упёрлись в кромку, и она села — я рухнул на колени в воду следом.

Её вздох сорвался, когда я подтянул её к самому краю, ладонями обнимая бёдра. Я поднял взгляд из-между её ног; пальцы пошли по внутренней стороне — мышцы дёрнулись.

— Можно? — коснулся губами колена.

Она кивнула:

— С тобой — всегда да.

Я полз вверх по бедру, покусывая, целуя. Перекинул её ноги себе на плечи. Открытая вот так, она пахла одуряюще — и я больше не выдержал.

Первый же долгий лиз по центру — и у меня закатились глаза — от вкуса и от её придушенного взвизга. Я начал медленно, вспоминая, что ей по душе, водил, пока её пальцы не вонзились мне в волосы.

Когда я добавил пальцы — медленно вошёл — стоны и всхлипы взлетели на октаву. Царапка превратилась в хватку. Бёдра дрожали у моих ушей — близко. Я ускорился — пальцы и язык в одном ритме, бесслёзно жадный. Мне нужно было её растворение — почувствовать, как расползается то, что делаю.

Её крик был самым прекрасным, что я слышал. Её пульсация сжала мои пальцы, а её вкус залил меня тёплой волной. Этого, помноженного на срыв её магии через меня, хватило, чтобы я застонал сам — отклик боли-наслаждения прошил нас обоих. Я лизал, не отрываясь, ловя каждую дрожь — только бы снова.

Кира тянула меня выше, но я качнул головой:

— Ещё раз, — хрип сорвал слова. Я собирался «победить» её — но теперь это я просил.

Она позволила. Ослабила хватку — и я вновь опустился к центру. К тому времени, как её накрыло во второй раз, я был пьян и готов утонуть в ней, пока не перестану дышать.

Но Кира решила иначе: втащила меня на плиту, перевернула на спину. Мозг, и без того в тумане, остановился вовсе — она оседлала меня, скользя по забытому моём напряжении. Я дернулся, когда она смазала меня своей теплотой, — вцепился в её бёдра. Пальцы впились так, что я испугался, как бы не оставить синяков. Кира не возражала. Приподнялась — и уложила мою головку в свой вход.

Она опускалась медленно — мучительно, — и я надеялся, что мои отметины останутся — чтобы потом смотреть и знать: это не морок пустыни, не шаг к безумию. Хотя, когда она пошла, — когда