Читать книгу - "Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская"

и всякие наночипы, вживляемые через комариный укус. Шакал — это, ведь, психотип, а не результат воспитания, Ген. И Утешев — именно шакал. У него хвост всё время поджат и обосран. Но в то же время он, как и любой шакал, мнит себя важной шишкой, считает окружающих тупыми и любит, когда его боятся. Вот и надо дать ему это ощущение всеобщей тупости и, в то же время, заронить сомнение «а вдруг ФСБ и правда что-то знает» Страх, самомнение и жадность — и он точно клюнет, уверяю.

Дед грыз губу и периодически усмехался — ритмично, словно икал, или его замкнуло, как испорченную пластинку. Наконец устало рассмеялся, взъерошил снежно-белые волосы.

— Твои полубредни в жёлтой прессе печатать надо — хрен кто поймёт, правда или нет, но на всякий случай все поверят.

Гордеев тоже потянулся, с наслаждением хрустнул шеей.

— Ну а что нам остаётся-то, если не ва-банк, Ген? Сам же говоришь — у Китайцев уже прецеденты, значит, и нам недолго осталось. Жагровские уже точно не в тему, тут и думать нечего. А закинуть удочку на более крупную рыбу не помешает. Клюнет — хорошо. Нет — значит нет. Тогда будем думать дальше. Но он клюнет, точно тебе говорю.

— Самое интересное, что я опять тебе верю, хотя и не могу пока связать всё в один узел. А вот был бы на твоём месте кто-нибудь другой — Дока бы ему вызвал, точно.

— Подозреваю, что Док и сам бы с удовольствием мне кого-нибудь вызвал.

— Меня только одно беспокоит, — посерьёзнел Дед. — Девочка. Вернее, ты… в контексте девочки. Я пока не вижу, каким боком ты её сюда приплетёшь, но не сомневаюсь, что сделаешь это виртуозно. Однако потом придётся отлеплять, Гордей. От себя. — Взгляд глаза в глаза. — Вернее, отдирать. С мясом. И я не сомневаюсь в твоей расчётливости и хладнокровии в глубоком тылу врага или под огнём на поле боя, но здесь… Это ведь совсем другое. Потянешь, ли?

Глава 35

Дом действительно оказался уютным, несмотря на два этажа и немалую площадь. Дизайнерский интерьер, порядок, прикольные штучки, вроде фарфоровых статуэток на полках.

— Это из Парижа, — заметив, что я разглядываю фигурку женщины с корзиной цветов и легкомысленным шарфиком на шее прокомментировал Роман.

— Ты бывал в Париже?

— Да, конечно. Одно из моих первых путешествий. Наверное, все начинают с классики — Париж, Рим, Венеция. Ты бывала?

— Нет.

— Непорядок. Надо исправить.

«Зато я бывала в глухой тайге и слышала, как сопит под окном настоящий медведь…» Нахмурилась, отгоняя непрошенные образы.

— А на Карибах бывал?

— Да. Но такое себе, ничего особенного, если честно. А может, просто компания неподходящая подобралась. Смотри, это Зубная фея из Барселоны, — чуть подавшись вперёд и будто бы невзначай опуская руку на мою талию, взял он с верхней полки фигурку. — Она антикварная, но ты можешь потрогать. Зубную фею, кстати, придумал испанский писатель Луис Колома. Знала?

— Нет, — вежливо потеребив статуэтку, я вернула её на место и выскользнула из зоны контакта. Остановилась у окна, за которым открывался вид на одетый в осеннее золото сад.

— Ландшафтники постарались, сам бы я такое никогда не придумал. — Роман снова оказался за моей спиной, я машинально полуобернулась, встретилась с ним взглядом, и тут же, вспыхнув, снова уставилась в окно. — Нравится?

Его ладони аккуратно накрыли мои плечи, я напряжённо замерла, но всё же выдавила улыбку:

— Зимой, наверное, тоже красиво?

— Ещё как! Правда, я никогда не вешаю новогоднюю иллюминацию, мне одному это как-то без надобности, но… в этом году, думаю, украсим?

Конечно, я уловила это ненавязчиво подчёркнутое множественное число. Стало как-то непонятно тревожно но, в то же время, приятно. Он говорил о нас. В его планах на будущее была я.

— А вон там, смотри, — склонившись вдруг, Роман приобнял меня чуть смелее и указал куда-то вбок: — Видишь две берёзы, а за ними альпийская горка? Её можно убрать, и получится отличное место для детского городка. Рядом поставить беседку с электричеством и москитными сетками — и можно летом хоть весь день проводить на воздухе. И тебе хорошо, и… — микроскопическая пауза, и его ладони всё-таки осторожно скользнули на мой живот, — и малышу полезно.

Сердце сбилось с ритма — значит, в его планах не только я! И это его МЫ — это про нас втроём. И вообще всё это очень похоже на сказку. На красивый финал непростой истории. Финал с большим уютным домом в новогодних фонариках, запахом свежеиспечённого кекса и мандаринов. Но главное — с заботливым мужчиной и улыбчивым карапузом на руках счастливой, умиротворённой простым семейным счастьем женщины. Это ли не мечта?

Закрыла глаза унимая пульс, стараясь дышать ровно и не поднимать напряжённые плечи. И Роман, словно считав молчаливое согласие, осмелел ещё, прикасаясь плотнее и чувственнее.

— Хх! — захлебнулся вдруг восторженным шёпотом, — он пихнулся! Пихнулся! И ещё! Ну-ка, — рука чуть сместилась, улавливая новые шевеления, — ну-ка, где ты там? Э-эй, держи пять, карапуз!

И я не выдержала. Резко развернулась, спасая живот от прикосновения. Нельзя! Никому нельзя! Только мне и… И… В горле раздулся ком, в носу засвербело. А Роман, снова поняв по-своему, опустил ладонь на мою щёку, шаря глазами по лицу, заправил за ухо прядь.

— Я тоже волнуюсь, Слав. До сих пор иногда кажется, что сплю — настолько невероятно, что встретил тебя… И… — замялся, подбирая слова. — И… — Но слова, видимо, не шли, поэтому он улыбнулся слегка сконфуженно и просто потянулся с поцелуем.

У меня звёзды перед глазами полетели, и удушливым круговоротом зазвенело в голове, когда губ осторожно коснулись губы! А в груди, из самых наболевших недр, вырвалось вдруг такое… горькое!

— Нет! Нет-нет-нет, Ром, нет… — замотала я головой, испуганно пятясь, упираясь спиной в подоконник. Роман непонимающе замер. — Я не могу, Ром… Прости. Прости, я не могу!

Выскользнула из объятий, и к выходу. Роман следом.

— Слав, что? Что не так, Слав?

Пытался меня удержать, но я вырывала локоть, и, плотнее запахивая на груди пальто, едва ли не бежала куда-то вперёд, в дымку собственных слёз.

— Ну куда, ты? Давай довезу хотя бы! — крикнул уже вслед Роман. — Слав!

Всю дорогу до дома я то ревела, то успокаивалась, то начинала дико раскаиваться, что повела себя как дура, а то наоборот, ёжилась, пытаясь избавиться от ощущения чужих ладоней на животе.

Кто кроме Игната имеет право его касаться? Кто смеет говорить с малышом? Кто смеет говорить про нас МЫ и строить планы