Читать книгу - "Дом на краю ночи - Кэтрин Бэннер"

Год тот выдался престранный. В январе между Днем святого Стефана и праздником Богоявления умерла Кармела д’Исанту. Ради ее похорон на Кастелламаре вернулся Андреа д’Исанту. Он не встречался с Марией-Грацией, но все равно кое-кто припомнил старые слухи о том, как он бросал камешки в ее окно, как маялся от любви и от нее же слег в постель на многие дни. Сорок лет спустя все это перестало наконец-то быть новостью, Мария-Грация находила все эти перешептывания по углам в баре утомительными и раздражающими. В этот раз она видела Андреа мельком в толпе – ветреным днем, когда хоронили signora la contessa. Невысокий мужчина с нависшими бровями, возраст которого был очевиден.

– Неужели это и есть Андреа д’Исанту? – удивлялась она, шагая домой под руку с Кончеттой.

– Все мы стареем, – ответила Кончетта. – Разве ты не замечаешь? Бепе, который всегда был таким красавчиком, отрастил пузо размером с винную бочку, Тото растерял все свои кудри, а Агата-рыбачка расхаживает в халате да тапочках и шаркает, как, бывало, шаркала синьора Джезуина.

Мария-Грация была вынуждена признать, что все так.

Но разве они с Робертом старики? Они по-прежнему спят в обнимку, как два подростка, разве что перебрались в спальню, которую она все еще считала родительской. И на Фестивале святой Агаты отплясывали с самозабвением не меньшим, чем в день свадьбы. Какая все же удивительная штука – жизнь. Еле тянулась, когда счастье было далеко-далеко, когда ноги ныли от ортезов, а вот теперь счастье при ней, зато жизнь летит столь стремительно, что опомниться не успеваешь.

Вот и Кончетте уже за пятьдесят. Замуж так и не вышла, но взяла ребенка под опеку. Ужасного мальчишку Энцо, пяти лет от роду, сына ее брата Филиппо. Мальчик рано лишился матери и, как только немного подрос, завел обыкновение слоняться по острову, ловить ящериц, бить все подряд палками и устраивать гонки на своем синем с красными колесами пластмассовом ослике по самым крутым каменистым склонам. К четырем годам он стал неуправляемым настолько, что вопли Филиппо Арканджело разносились по всей южной части города, когда он снимал ребенка с крыши, вытаскивал из шкафа или сгонял со штабеля коробок в кладовке магазина.

Узнав об этом, Кончетта, не разговаривавшая с братьями уже добрых тридцать лет, не на шутку разъярилась.

– Отправлюсь туда, – заявила она Марии-Грации, – и гляну, как они с ним обращаются.

Но, как выяснилось, Филиппо вовсе не третировал Энцо – как раз наоборот, Энцо измывался над родителем. Кончетта обнаружила своего немолодого брата на заднем крыльце магазина, тот сидел на ступеньках, а мальчишка нарезал круги по двору, весь в муке и сиропе.

– Значит, и до тебя дошли слухи, сестра, – пробормотал Филиппо, поднимая на нее глаза навыкате, – что я не справляюсь со своим ребенком, пришла меня осуждать, да?

– Я пришла сюда не осуждать, дурачок, – ответила Кончетта, – а предложить помощь. Господь свидетель, в его возрасте я тоже была бешеным ребенком. Та к что хватит этих глупых разладов между нами. У мальчика нет матери, но у него есть тетка, пусть мы с тобой и в давней ссоре. Когда начнет особо шибко буйствовать, отправь ко мне. Может, он и бешеный, но я-то точно похуже была. Энцо! Подойди ко мне!

Озадаченный малыш подчинился.

– Будешь навещать меня, – сказала Кончетта. – Хочешь?

– Si, zia, – покорно ответил Энцо, слышавший немало историй про свою страшную тетку.

В следующие выходные, сложив свой скарб в небольшую хозяйственную сумку, мальчик оседлал пластмассового осла на колесиках и отправился в дом с голубыми стенами и апельсиновыми деревьями во дворе – в лучшем костюме, причесанный, застегнутый на все пуговицы. Маленький мальчик с темными волосами, такой же недорослик, как и она сама в детстве, с тонкими запястьями, голенастый, пробудил в Кончетте нежность, и она решила заняться его воспитанием.

Кончетта с годами не прибавила ни в росте, ни в весе, но во всех прочих отношениях она была внушительной особой. Жизнь из нее так и била, и горю и радости она отдавалась со страстью, и курчавые волосы ее по-прежнему непокорно торчали во все стороны, а щеки румянились как у девчонки. Тетка оказалась ровней мальчишке, и он это сразу почувствовал и принял ее.

В последние годы Кончетта увлеклась огородничеством. Сад окружал ее дом со всех сторон, такой ядовито-зеленый, что глазам было больно. Хитрая система шлангов орошала по утрам аккуратные грядки с цуккини, томатами и баклажанами, в больших горшках рос базилик – такими угрожающими темпами, был столь высокий и густой, что в нем мог спрятаться ребенок. Вдоль фасада дома по земле стелились спутанные побеги арбузов, их усы карабкались к окнам, оплетали дверные проемы. Среди апельсиновых деревьев росли спаржа, фенхель, мята, большие артишоки топорщились серебристыми побегами. Вот в эти огородные джунгли Кончетта и запустила Энцо.

– Ори и делай что угодно, – сказала она. – Мне все равно.

Водрузив на голову засаленную мужскую borsalino, Кончетта принялась безмятежно срезать помидоры «бычье сердце» с извилистых стеблей.

Вскоре Энцо приполз к ней. Ему надоело вопить, раз никто не обращал на это внимания.

– Cuori di bue поспели все одновременно, – сказала Кончетта, не оборачиваясь на мальчика, она знала, что он робкий, как ящерка, несмотря на всю его хулиганистость. – Мы приготовим отличный салат из помидоров, а также рисовые шарики с моцареллой. Поможешь мне?

– Si, zia, – ответил Энцо.

Все утро он трудился бок о бок с теткой, катал шарики из риса, месил тесто для хлеба и помогал держать большой дуршлаг, чтобы слить горькую жидкость из присоленных melanzane. Пока совершенно не выдохся.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Кончетта, доставив племянника в испачканном лучшем костюме обратно к отцу. – Угомонился. Присылай его ко мне в любое время.

С этого дня Энцо проводил половину времени с отцом, а когда начинал бузить, то с хозяйственной сумкой наперевес отправлялся на день-другой, а то и на неделю в дом к тете Кончетте. Но, полюбив Кончетту как собственную мать, он до конца так и не избавился от страха перед ней. Даже когда он впадал в раж, она все равно могла перебегать и переорать его, да еще толкнуть его синего ослика с такой силой, что у него дух захватывало от скорости. Встретив в лице своей грозной zia достойного соперника, мальчик решил – по крайней мере, в ее присутствии – вести себя потише.

Таким образом вражда между братьями Арканджело и их сестрой Кончеттой, которая длилась с того дня, как она переметнулась в «Дом на краю ночи», утратила остроту. По старой памяти кое-какие трения были, но судачить об этом перестали. В знак благодарности Филиппо Арканджело даже порой отправлял туристов из «Прибрежного бара Арканджело» на холм в «Дом на краю ночи». Пусть разъяренный Сантино Арканджело отлавливал их и возвращал обратно.

– Знаешь, брат, – объяснял он, – есть родственные чувства, а есть простая глупость.

В феврале Энцо исполнилось пять лет, сделался он куда спокойнее. Будучи последним потомком художника Винченцо по материнской линии, малыш открыл для себя карандаши и бумагу.