Читать книгу - "Foxy. Год лисицы - Анна Михальская"

Она зажгла свет, и Митя понял, что это, конечно, совсем другая девушка. И какую-то еще совсем другую девушку она напоминает.

Еще через мгновение он понял, какую. Но за спиной у нее уже стоял Сашка, и бегство было невозможно.

– О! – сказал Сашка, нимало не смущенный. – Папа! Вот это да! Познакомься: это Донна. Донна Тирселе. Из Парижа. Она у нас живет. То есть мы с ней тут живем. То есть… мы живем тут все втроем, еще мама. Только ее пока нет. Но вот-вот будет. Она на кафедре. Ну, заходи! Ты ведь у себя. Это мы у тебя – все трое. Некоторые без спроса. Да, Донна?

Митя смотрел на них не шевелясь. Девушка хмыкнула, потом рассмеялась очень странным смехом. Мите показалось, что он и не уезжал из леса, и где-то в ветвях на опушке маленький ястребок клекочет, вылетая на вечернюю охоту. Тирселе, – думал он. Откуда это? И вспомнил: Дементьев. Птицы СССР. Том 1: Хищные. Tierselet – так в средневековой Европе называли дамских ловчих птиц – мелких соколов и ястребов для охоты.

– Спасибо, – пробормотал он, когда смех затих. – Вы тут живите… То есть… Конечно… Очень приятно, ведь… Но… Я, пожалуй, лучше подожду маму… мою… Лизу, я хочу сказать… Там, на лавочке у подъезда… Мне тут немного пока не хватает свежего воздуха… Отвык, знаете. Я подожду, и мы вместе поднимемся.

Сашка покивал головой, пожал плечами и потянул девушку за собой, внутрь коридора. Дверь закрылась.

Сидеть на скамейке было уже холодно, но замерзнуть он не успел. Она подошла сзади, по аллейке со стороны Клубного входа, и, не замечая его, повернула к входу и стала подниматься по ступеням к подъезду.

Он окликнул ее – очень тихо, очень робко, – но она обернулась молниеносно, словно сторожкая лисица на незнакомый шорох.

Ему показалось, что она точно та же – но только не та, от которой он уехал. Та же, что прежде. Та же, что так называемая Донна. Та же Лиза, что двадцать лет назад – так она вся подобралась, по-звериному подтянулась, и лицо ее стало снова тонким, напряженным и светлым. А может, это были розовые отсветы заката. Она подошла ближе, он встал ей навстречу, и тогда он понял: свет шел изнутри. Но в глаза ему она не посмотрела.

Они пошли рядом, как бывало, когда Сашка был маленький и они, – конечно, если Митя был дома, а не в экспедиции, – обходили перед сном по дорожкам вокруг Главного здания – вокруг шпиля.

Дойдя до аллеи туй и длинного бассейна с фонтанами в виде белых лилий перед главным входом, так же молча они повернули и подошли к Панораме.

– Посмотри! – сказала Лиза, облокотившись рядом с ним на розовый холодный гранит. – Видишь? Вон крыша дома моих стариков. Во-о-н там… Видишь? Видишь?

– Да, – ответил он, старательно глядя, куда она указывала, и стараясь разглядеть ту самую крышу. Как она гремела от ветра когда-то… Гремит, наверное, и сейчас – дом не перестроили, крышу не поменяли – вот чудо! – Кто там теперь? – Он услышал свой голос и понял, что говорит сам с собой вслух, как привык в дикой жизни. Но это его не испугало. Скрывать ему было совершенно нечего.

– Да, кто там теперь? Ты замерзнешь, Митя. Уже октябрь. Ты это заметил? У тебя как со временем?

– У меня очень много времени. Знаешь, кто-то из студентов бросил в деревне книжку, а я прочитал. Про северных индейцев – этнографический очерк. И приводится одна легенда. Я запомнил: там кто-то из воинов заторопился, и вождь заметил ему: «Когда Гитчи-Маниту создал время, он создал его достаточно». И я теперь никуда не тороплюсь.

– Научился? Этому очень трудно научиться. Я не думала, что ты сможешь. Неужто правда?

– Правда.

Лиза молчала. Видно было, что ей нужно что-то сказать, но она не решается.

– Что? – спросил он. – Я не расслышал.

– А еще чему ты научился?

– Всему, чего не умел. Не мог.

– Неужели… Любить?

– Я нашел свою любовь, Лиза, – сказал он так легко, будто легче ничего и не было. – Но это оказалась… не женщина. Ты ведь не обиделась? Я правду говорю.

– Надеюсь, не волчица? Да ладно, это я от… растерянности. Нет, совсем не обиделась. Если это вообще не женщина, так что ж обижаться? Только знаешь, я все вспоминала, пока тебя не было. Всю нашу историю. И поняла, что ты меня никогда не любил. Ну, в нормальном смысле слова.

– А у него что, есть нормальный смысл?

– Оказывается, есть, – сказала Лиза и поняла, что проговорилась.

Он даже не взглянул на нее – так и смотрел прямо перед собой, на реку среди темных деревьев и на мутно-синий город в чаше ее берегов. Не заметил?

– Вот, – сказал он быстро, – я так и думал. Я так и думал раньше, пока не… пока еще много жил в городе. Что есть обычная, нормальная любовь. Я ее про себя называл «настоящая». Любовь между мужчиной и женщиной. Страстная, долгая – на всю жизнь.

– Но ты же не…

– Что ты, нет, конечно. Я влюблялся только в женщин. И так быстро – извини, Лиза… И мне было так тебя жалко… И знаешь, что было самое страшное? Что я с самого начала отношений, пока был еще влюблен – страстно, с надеждой, – боялся одного, неизбежного. Пробуждения в здравом уме. Охлаждения. Тоска – дикая, ты не представляешь. Кто-то там сказал, что ад – это когда некого больше любить. Очень правильно. Ад.

– И что теперь? – Она поняла, что он был так поглощен собой и этой исповедью – ведь несколько месяцев молчал, – что ничего, ничего не заметил. И не заметит.

– А теперь – другое.

– Ну, скажи наконец, что случилось-то?

– Случилось… Случились разные вещи. В общем, исполнилась моя просьба. Я узнал свою любовь, настоящую. И страстную – не поверишь, Лиза, как это возможно, я и сам не знаю, но это страсть. Я во всем этом растворяюсь просто. Моя настоящая любовь – это мир без людей. Я точнее выразить не могу. Ну, природа, что ли… Небо, земля, деревья, звери, все существа, до малейшей травинки. От солнца до муравья. Звездное небо… Ночь… Утро – ну, все, Лиза, все, понимаешь? Все, что не люди. Все, что не город.

– Ну, прекрасно! И когда ты уезжаешь?

Он молчал. Потом посмотрел на нее. Впервые взглянул ей в глаза – спокойно, немного печально, – нет, это была не печаль. Смирение.

– А ты?

– Что – я?

– Ты тоже?

– Что?

– Нашла свою любовь? Настоящую?

Лиза смотрела в это лицо – такое знакомое, постаревшее, и видела в нем и лицо веселого молодого мужчины, которого она любила многие годы, и физиономию озорного и задумчивого старшеклассника, и личико осиротевшего ребенка, каким он когда-то был, и впервые – прорисовавшийся где-то в глубине лик старца – тонкий и светлый. Смотрела и думала: что ответить? Правду? Но где она – правда?

– Знаешь, – сказала она вдруг, – мне кажется, да. Да. Да, безусловно.

– Да? – это спросил старец.