Читать книгу - "Траектория полета - Карен Уайт"

Джорджия

Я уехала из Апалачиколы так же, как и десять лет назад – не прощаясь и не оглядываясь. Научилась у Берди. Она всегда так делала, оставляя нас с Мейси одних. Я утешала нас обеих, твердя, что мама поступает так, потому что прощание причиняет боль. По крайней мере, в моем случае это было правдой.

Кэролайн позвонила мне сообщить, что они с Джеймсом забронировали ранний рейс и уехали в аэропорт Панама-Сити еще до рассвета. Я испытывала в равной степени и обиду, и облегчение и, складывая в сумку лиможские каталоги, гадала, откуда взялось ощущение пустоты, когда я оглядываюсь через плечо, ожидая увидеть Джеймса. Это нервировало, и я заставляла себя отвлекаться, концентрируясь на упаковке вещей.

Последний вечер я провела дома, за коротким и молчаливым ужином с дедом, Берди, Мейси и Бекки. В углу столовой все еще лежали бумаги, которые мы достали из буфета: фотографии, семейные документы – собранные в аккуратные пачки воспоминания, которые безмолвствуют до тех пор, пока их не откроешь. Этот угол постоянно привлекал мое внимание, какая-то смутная мысль не давала мне покоя, словно капли из плохо закрытого крана. Неуловимая мысль наверняка всплывет в моем сознании позже, внезапная, как пуля из ружья.

Я пожелала дедушке и Берди доброй ночи, но не сказала им «прощай». Это стало бы признанием моего поражения. Того, что я опять сбегаю, ничего не изменив. Берди хранила молчание; ее глаза метались из стороны в сторону, будто следуя за мыслями в голове, и тем не менее поведение матери казалось более осознанным, чем раньше. Теперь я знала, что она может говорить: Мейси сказала мне, что она подслушала, как мать шепталась с дедушкой. Мне хотелось подойти к ней и заставить заговорить. Объяснить нам, за что дедушка просил у нее прощения.

Иногда все, что нужно, чтобы простить наших родителей, – это понять их собственное детство. Джеймс, вероятно, прав. Но я – обыкновенный человек, с самым обыкновенным запасом прочности и смелости. Я сомневалась, что мне достанет того и другого, чтобы разгрести прошлое Берди, даже если оно поможет понять мое собственное.

Когда я встала, дедушка взял меня за руку, будто знал, что я прощаюсь. Он смотрел на меня печальными глазами, словно готовился сказать что-то важное. Я схватила блокнот, с помощью которого он с нами общался, положила его на колени и дала ему в руку карандаш.

Терпеливо ждала, слушая шуршание карандаша по бумаге.

Задрапируй ульи.

Я прочитала вслух.

– То есть задрапировать черной тканью? Но ни один пчеловод в округе не умер, дедушка. А ты поправляешься. Не волнуйся, хорошо?

Он покачал головой и написал еще два слова.

К несчастью.

Я сдвинула брови.

– Не понимаю. Я знаю, когда ульи не драпируют после смерти пасечника, это к несчастью. Я не забуду, если это тебя беспокоит. Но ты ведь поправишься и еще долго будешь с нами.

Он разжал пальцы и позволил карандашу упасть на пол. Берди села прямо, внимательно наблюдая за ним. Как будто каждый из них ждал, что другой заговорит.

Мейси постучала по открытой двери, прежде чем войти.

– Глупые поверья, – обронила она пренебрежительно. – И дедушке пора спать.

– Я просто хотела пожелать доброй ночи.

Дедушка стал подниматься со стула, отклонив помощь сестры.

– Спокойной ночи, Мейси, – сказала я.

По ее взгляду я догадалась – она знает, что это мой способ сказать «прощай». На краткий миг я подумала, что она попросит меня остаться. Даже надеялась на это. Но миг прошел, и несказанные слова, точно призраки, растворились в воздухе между нами.

Если ты хочешь что-то изменить, надо перестать ждать, что первый шаг сделает кто-то другой. Я понимала, что Марлен, вероятно, права, только мне казалось, что наши с Мейси раны все еще слишком болезненны для каких бы то ни было шагов.

– Бекки хочет сказать тебе доброй ночи. Она на улице, на крыльце, кормит собой комаров, так что не заставляй ее долго ждать.

Я кивнула, однако, прежде чем я вышла из комнаты, Мейси меня окликнула:

– Джорджия, подожди…

Наши глаза встретились, но мы обе молчали. Наши слова были скованы непомерным упрямством и десятью годами разлуки. Я отвернулась и, не оглядываясь, вышла из комнаты.

Бекки сидела в кресле-качалке, разглядывая круглую луну, висящую над заливом.

– Мама разрешила мне тут посидеть. Сегодня такая красивая луна.

– Красивая, – согласилась я, садясь на верхнюю ступеньку перед ней.

– Когда я была маленькой, мама однажды сказала, что каждый вечер все люди в мире глядят на одну и ту же луну. И что благодаря этому я могу всегда почувствовать себя рядом с тобой. Думаю, она делает то же самое.

Я спросила, несмотря на ком в горле:

– Почему ты так думаешь?

– Потому что иногда, когда мы выходим посмотреть на полную луну, мама становится очень грустной.