Читать книгу - "Я не Монте-Кристо - Тала Тоцка"

Никита раздраженно хлопнул дверцей Хаммера, в последний момент удержавшись, чтобы не стукнуть сильнее. С самого утра его не покидало странное ощущение иллюзорности, безотчетной тревоги, это при том, что Елагин всегда считал себя вменяемым и рационально мыслящим индивидом, а все эти рассуждения о чутье и интуиции считал блажью и дурью. Но с недавних пор у него появился повод для беспокойства.

Уже скоро неделя, как Сальма полностью пропала с радаров. Они утрясли все детали контракта и окончательно утвердили его последнюю редакцию. Никита заверил все предоставленные копии, осталось подписать, но она вдруг исчезла.

Елагин с удовольствием вспоминал, как разъяренная Фон-Россель, задыхаясь, кричала в трубку, что он маньяк и извращенец после того, как прочитала присланные правки, Никите даже пришлось отодвинуть телефон от уха, чтобы не оглохнуть. Он блаженно щурился и улыбался, чувствуя себя полностью отмщенным.

Зато накричавшись и даже два раза его обматерив, Сальма очень явственно заскрипела зубами и согласилась на двоих. Плюс Данька. В обмен на это Никита вернул себе права на собственное имущество и личные счета, он даже не удержался, сфотографировал ящик с трусами в гардеробной и отправил ей по вайберу, приписав: «Вот чего ты себя лишаешь, дорогая. Одумайся!». Получив в ответ средний палец, причем это был ее собственный палец с наманикюренным ногтем, Никита совсем расслабился, а зря.

Теперь она пропала вместе с сыном, Никита пытался выяснить ее местонахождение у Лебедева, но тот выдавал дежурную фразу: «Госпожа Фон-Россель в отъезде, она свяжется с вами при необходимости». А что это за отъезд такой, где никакой связи нет? Куда она могла деться? И Данька из сети пропал, Никита его третью неделю не видел, лишь созвонились несколько раз, но Сальма настояла, чтобы на время обсуждения контракта они ограничили контакт, и Елагин подчинился.

Он сам уже дважды успел слетать в Европу по делам, пока еще компания принадлежала ему, да и обязательств перед Глебом никто не отменял. Никита никого не посвящал в предстоящие перемены, даже соучредителя, смысл заранее делать волны? Вот подпишут контракт, тогда и скажет. Он представлял себе «радость» Глеба, а уж выражения, которыми наградит его Димыч, даже представлять не хотел.

Никита вернулся из Гамбурга поздно ночью, завалился спать, а с утра проверил — Сальма не в сети, Даниэль тоже. И теперь они были не на связи, в груди снова болезненно засаднило, Никита закрыл машину и через несколько минут уже входил в офис.

— Никита Александрович, ты где так долго? — Семаргин шел навстречу, опережая двух его заместителей с такими же растерянно-счастливыми лицами. Никита сразу отметил, как сдержанно тот выразился, не было бы заместителей, Димыч не слишком бы выбирал выражения. — У нас новость просто ...! Фон-Россель снялась с тендера.

А нет, и тут не выбирал.

— Что???

Никита потрясенно уставился на Димку. Тот продолжал смотреть счастливым и проникновенным взглядом, в котором, впрочем, пару секунд спустя засквозило подозрение.

— Не понял, ты что, не рад? Фон-Россельша слилась, Никитка, мы победили! Она специально вчера прилетела, чтобы лично встретиться с Ольховичем, который их крышует, помнишь?

— Сальма в городе? — только и смог выговорить Елагин.

— Говорю же, вчера прилетела, — недоуменно повторил Димыч, разглядывая Никиту, — да что с тобой, Никитос?

— Все отлично, — Никита быстро направился к лифту, хоть его так и подмывало броситься вниз по ступенькам.

— Ты куда? — крикнул вслед Семаргин, но он только отмахнулся.

Гнал Хаммер на полной скорости, не понимая, почему внутренности скручиваются узлом, как будто сейчас решается его судьба. Сальма вернулась, но в сети не появилась, на связь не выходила, зато вышла из тендера, это могло означать лишь то, что все достигнутые договоренности аннулируются, а этого Никита допустить не мог.

Охранник как будто только его и ждал, без вопросов распахнул ворота, и Никита подъехал к самому дому. Но навстречу никто не спешил, он не стал церемониться и вошел в дом.

— Она сказала, что ты приедешь.

Никита обернулся, на ступеньках, ведущих на второй этаж, сидел Вадим. Он вдруг показался Никите постаревшим лет на десять — сгорбленный как старик, опущенные плечи, скрещенные на коленях руки. Но больше всего поразил его взгляд, потухший и совершенно пустой. Голос Беккера звучал глухо, видно каждое слово давалось с трудом:

— Я так надеялся… Черт, я был уверен, что получил ее, но нет. Ты победил, Елагин, палец о палец не ударил, а победил. Забирай ее.

— Заберу, — кивнул Никита, подходя ближе, — тебя даже спрашивать не стану. Где они?

— Наверное подъезжают к аэропорту. Она хочет вернуться в Штаты. Она сказала, что ты придешь и просила кое-что тебе передать. Иди туда, — он неопределенно указал рукой вверх, и Никита понял, что речь идет о втором этаже. Поднялся и пошел по коридору, ноги почему-то не слушались, но Никита пер как мамонт, по-другому нельзя, ему еще надо каким-то чудом успеть в аэропорт.

Тем самым внутренним чувством понял, что перед ним нужная ему дверь, и открыл. Там была спальня Сальмы, Никита остановился на пороге, а потом стены сложились, как картон, и обрушились ему на голову, он уперся обеими руками в дверной проем, не в силах сдвинуться с места.

По всей комнате были расставлены рисунки – на стульях, на столе, на полу. И на каждом был он, Никита. Никита в Хаммере. Никита с бокалом в руке. Никита с малышом на руках, а тот до боли похож на Даньку, только совсем маленького.

Он сглотнул, попытался сделать шаг и не смог, ноги будто налились свинцом, Никита сразу узнал руку художника, невозможно было не узнать. Его бросило в холодный пот, по позвоночнику поползла ледяная струйка. Мозг еще отказывался понимать, но сердце уже рвалось наружу, а потом дернулось несколько раз и затихло.

«Плохо. Очень плохо. Если оно совсем остановится, я ее больше не увижу».

В центре комнаты стоял портрет Сальмы Фон-Россель с серыми глазами и темными, вьющимися волосами его Саломии. Нижнюю часть лица закрывала прикрепленная булавками к холсту шелковая повязка, Никита сделал над собой усилие и шагнул к портрету.