Читать книгу - "Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни"

— Я объяснила кавалеру Арфини, что мне могут их выслать, — возразила Лена.

— В данный момент они меня не интересуют. Чем занимается твой муж?

Лена на минутку замешкалась, но тут же подумала, что вряд ли стоит излагать незнакомой женщине историю своей жизни.

— Он поденный рабочий, синьора, — этим она решила и ограничиться.

— Синьорина, — с нажимом поправила ее дама. — Ну а ты чем занимаешься?

— Я умею стирать и гладить тонкое белье. Прилично шью и штопаю. Неплохо стряпаю и в случае необходимости могу прислуживать за столом. Не брезгую никакой работой. Я готова делать уборку и мыть полы. Я сильная. Если надо, могу передвинуть платяной шкаф без посторонней помощи, — все это Лена проговорила с величайшей серьезностью.

— Я вижу, главное, что ты умеешь, так это подать товар лицом, — развеселившись, воскликнула престарелая синьорина. — Ловлю тебя на слове. Ты сейчас же проводишь меня домой, а там посмотрим, — добавила она, вставая и со щелчком складывая лорнет.

— С позволения синьорины, я хотела бы знать, какое мне положат жалованье и будут ли платить поденно или понедельно, — решительно возразила Лена.

— Я возьму тебя с двухнедельным испытательным сроком. Если буду довольна, найму тебя на постоянную работу, тогда и договоримся о жалованье. Ты будешь заниматься бельем моего брата и моим. Мой брат — приват-доцент университета. Что касается меня, то я посвятила свою жизнь исправлению заблудших юных душ, — с важностью в голосе пояснила старая дева.

Лена прониклась сочувствием к бедным юным грешницам, вынужденным иметь дело со столь строгой воспитательницей, и решила, что лучше сразу сообщить работодательнице о своем собственном положении.

— Надеюсь, вы не станете заниматься моим исправлением, синьорина. Должна вас сразу предупредить, что оставила мужа и живу с человеком, с которым, как вы понимаете, не могу сочетаться браком.

Пожилая синьорина вновь уселась и с уже знакомым щелчком открыла свой лорнет, чтобы как следует оглядеть необычную служанку.

— И что же это за человек? — спросила она с подозрением.

— Он человек честный и порядочный. И он бы ужасно рассердился, если бы узнал, что я нанялась служить. Но все дело в том, что я не хочу, чтобы он меня содержал. У меня тоже есть гордость, синьорина, — заявила Лена, давая понять, что разговор окончен.

Она не сомневалась, что теперь ей откажут от места.

Однако нанимательница скупо улыбнулась в ответ на ее слова и сказала:

— Ценю твою откровенность. Пойдем.

Они вошли в огромную квартиру на втором этаже особняка с видом на Монтаньолу, обставленную старинной тяжеловесной мебелью темного дерева с замысловатой резьбой. В каждой комнате стояли книжные шкафы и висели мрачные картины на библейские сюжеты. Только в кухне было веселее: здесь в клетке, подвешенной к оконному ставню, щебетала пара канареек, и какая-то девица, довольно неряшливая на вид, смолила над огнем ножки ощипанного цыпленка.

В столовой Лена увидела еще одну женщину, тощую, как скелет, которая, стоя на стремянке, протирала влажной тряпкой подвески громадной люстры богемского хрусталя. В кабинете профессора молодой человек наводил порядок среди высившихся повсюду стопок толстенных фолиантов. Это был архивист.

Гардеробной в квартире не было, а бельевые шкафы, как объяснила престарелая синьорина, стояли в спальнях и в длинном служебном коридоре. Белье следовало стирать, чинить и гладить в кухне, которую она назвала refugium peccatorum^[44].

— Профессор читает курс канонического права, — сообщила его сестра. — Он просто помешан на чистых рубашках и меняет их по два раза в день. Наша старая кастелянша больше не смогла выдержать такие нагрузки, у нее сильно болели ноги, да и глаза уже стали не те, что прежде, ну а последствия ты легко можешь вообразить сама. — И она вздохнула, подняв глаза к небу. — В кухне замочены две рубашки. Постирай их и погладь. На сегодня это все, что от тебя требуется. Если работа будет выполнена на должном уровне, придешь завтра утром в семь тридцать.

Мужественно окунувшись в вонь паленых куриных лап, Лена выстирала рубашки из батиста хозяйственным мылом, отжала их, закатав в чистое полотенце, намочила в разведенном теплой водой крахмале манжеты и воротнички, после чего начала гладить. Утюг, наполненный мелким древесным углем, был тяжел, время от времени его приходилось раскачивать на весу, чтобы раздуть жар.

Не прошло и часа, как рубашки были готовы. Синьорина Донадони — такова была ее фамилия — придирчиво осмотрела работу претендентки на место кастелянши.

— По-моему, неплохо, — произнесла она вслух, в то время, как ее глаза засветились удовлетворением при виде отлично сделанной работы. — Жду тебя завтра с утра. Работать будешь до часу дня. С понедельника по субботу включительно. Воскресенье — выходной, он, разумеется, не оплачивается.

После этого она назначила Лене весьма солидное жалованье.

Домой Лена летела, не чуя под собой земли. В общем и целом чудаковатая синьорина Донадони показалась ей даже симпатичной. Лена спрашивала себя, что сказала бы старая дева, доведись ей увидеть особняк, где они жили со Спартаком.

— Лена, я здесь, — раздался за ее спиной знакомый голос, когда она отпирала входную дверь.

Она обернулась и увидела, как от одной из колонн портика отделилась коренастая фигура Антонио Мизерокки.