Читать книгу - "Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни"

Спартак молча смотрел на хорошенькую рыжеволосую девушку. Она была ему совсем чужой. Да, она была хороша, но совершенно ему не нравилась. И его всегда раздражали эти ее приторные духи.

— Почему ты мне сразу не сказала, что беременна?

— Раньше, позже, какая разница? Зато теперь ты все знаешь.

— Чего ты от меня ждешь?

— Что бы ты ни решил, я на все согласна, — подавленно ответила Альберта. — Я заранее уволилась из школы, чтобы меня не исключили на педагогическом совете. Пока еще ничего не заметно, но уже через месяц мое состояние будет всем бросаться в глаза.

Спартак на многое был готов ради Альберты, но только не на женитьбу. Несмотря на роман, продолжавшийся три года, теперь он не испытывал к ней никаких чувств. И хотя он был отцом ребенка, которого она носила, Спартак не находил у себя в душе привязанности к нему.

— Я подвезу тебя до дому, — сказал он, приглашая ее сесть в свою «Ланчию».

— А помнишь, как в тот последний раз ты сказал, что женишься на мне, а я послала тебя к черту? — спросила Альберта, усаживаясь рядом с ним.

— Разумеется, — ответил Спартак, от всей души надеясь, что на этом вечер воспоминаний и закончится.

— Если бы я тогда не сваляла дурака, не попала бы сейчас в такую беду, — с ожесточением проговорила Альберта.

Она растеряла весь блеск эмансипированной молодой женщины, свободно выбирающей свою судьбу, когда-то озарявший ее. Хорошенькое личико сердечком, прежде всегда светившееся веселым лукавством, заострилось и стало напоминать мордочку голодного зверька.

Спартак прекрасно понимал, в какое тяжелое положение попала по его вине Альберта. Его охватило чувство раскаяния.

В крестьянских семьях внебрачные беременности, разумеется, не поощрялись, но и особых драм не вызывали. А вот в небольшом городке, в тесном кругу мелкой и средней буржуазии, где все друг друга знали и руководствовались скорее соображениями ханжеской морали, нежели подлинной нравственности, матери-одиночке грозил суд скорый и беспощадный. Скандальное поведение бедной учительницы, веселой, живой и темпераментной, должно было навлечь на нее клеймо позора. Перед ней закрылись бы все двери, а ребенку, рожденному вне брака, суждено было испытать все тяготы жизни изгоя.

— Но разве ты не собиралась женить на себе торговца обувью? — напомнил ей Спартак. — Ты же мне рассказывала о вдовце, который на тебя заглядывался!

Альберта повернула голову и посмотрела на него.

— А для себя ты полностью исключаешь возможность устроить нашу совместную жизнь? — осторожно спросила она. — Просто ты и я?

Спартак резко крутанул руль, чтобы объехать лежавший на дороге камень.

— Я уже не свободен, — заявил он. — Да, пожалуй, и раньше не был. Поверь, Альберта, мне жаль. И не стоит играть словами, это ничего не изменит в наших отношениях. Я никогда на тебе не женюсь. Я и три года назад не был в тебя влюблен, а теперь и подавно. Но я помогу тебе. Даю слово. — В его голосе слышалась искренняя решимость.

Он остановил машину возле ее дома.

— Не сомневаюсь, — криво усмехнулась Альберта, проводя пальцем по приборному щитку, элегантно отделанному ореховым деревом. — Ты теперь такая важная персона, что уж наверняка найдешь способ оказать мне поддержку.

— Не принимай все это за чистую монету, — возразил Спартак. — На самом деле я богат лишь долгами. Но дело не в этом. Позволь мне несколько дней подумать. Я очень скоро дам о себе знать, — пообещал он.

Попрощавшись с Альбертой, Спартак поехал дальше в глубоком раздумье. Оказалось, что ошибки, совершенные в далеком и, казалось бы, давно забытом прошлом, могут внезапно всплыть на поверхность и утянуть с собой на дно того, кто их совершил.

Отношения с Альбертой всегда представлялись ему ничего не значащим эпизодом. Он привык смотреть на свой роман с разбитной учительницей начальных классов всего лишь как на приятное времяпрепровождение после тяжелых часов работы и учебы. Но теперь шутки кончились: то, что было легкой любовной игрой, превратилось в серьезную проблему, и ее во что бы то ни стало нужно было решить как можно скорее, хотя бы ради ни в чем не повинного младенца, которого Альберта носила под сердцем. Однако больше всего Спартак опасался реакции Маддалены. Хорошо зная крутой нрав любимой женщины, он боялся ее потерять.

Остановившись на загородном шоссе у придорожного трактира, Спартак вошел в бар и позвонил в Котиньолу.

— Говорит Рангони, — представился он дворецкому Козимо, ответившему на звонок. — Я хотел бы поговорить с графиней Сфорца.