Читать книгу - "Осенний мост - Такаси Мацуока"

Законы природы, открытые Чарльзом Дарвином, вполне применимы не только к диким животным, но и к людям, и к целым народам. Выживают самые приспособленные.

Смит это знал. Он знал, что японцы обречены, и потому их чрезмерная гордость или нескрываемое отвращение не задевали его. Это было невежество и тщеславие призраков, еще не осознавших, что их время уже миновало. Их кончина была так же неизбежна, как восход солнца. Бесспорно, в свое время цивилизации Востока были великими. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на Тадж-Махал, на Великую Китайскую стену или на громаду Золотого Будды в Камакуре. Смит видел все это собственными глазами, и потому он знал. Но теперь дни величия Востока остались в далеком прошлом. Индия, Китай, Япония и все прочие были статичными обществами, стремящимися к стабильности и неизменности, этому великому идеалу Востока. У них не было самой концепции прогресса, и потому прогресс сметет их с пути. Вопрос не упирался в одни лишь паровые двигатели, пушки, армии или военные флота. Вопрос, как это всегда было с людьми, упирался в веру. Запад верил, что золотой век человечества лежит впереди. Восток же верил, что он лежит в прошлом. В том-то и разница.

Смит не испытывал никаких особых отрицательных чувств по отношению к японцам, несмотря на злобный антизападный настрой большинства их лидеров. Они не могли вырваться из хватки застоя и вырождения, сжимавшейся на протяжении веков. Правильнее было бы сказать, что, вдобавок ко вполне естественному чувству превосходства, Смит испытывал к ним сострадание, каковое подобает испытывать цивилизованному человеку по отношению к тем, кто стоит перед лицом исчезновения. И, конечно же, он не испытывал никаких отрицательных чувств к самому Гэндзи. На самом деле, Смиту скорее нравился этот человек. Тот факт, что и Гэндзи тоже обречен, не доставлял ему удовольствия. Он просто понимал реальность и принимал ее. Это было горько, поскольку Гэндзи в душе был человеком прогрессивным. Он входил в число тех немногих японцев, которые выступали за принятие западной науки и методов в широких масштабах. Но этого было слишком мало — и слишком поздно. Во многих отношениях Япония находилась там, где Европа пребывала пятьсот лет назад. А пять веков не преодолеть за то время, которое осталось у Японии до того, как ее сокрушат. На заре двадцатого столетия — а до этого момента осталось меньше трех десятков лет, — Япония, как и весь прочий Восток, окажется под пятой Запада. Единственное, что пока неясно, так это у кого именно. При правильной администрации в Вашингтоне это могут оказаться Соединенные Штаты. А почему бы и нет? Кто сказал, что веления Судьбы перестают действовать у западного края североамериканского континента? Во времена цезарей Средиземное море было римским озером. Смит не видел, почему бы Тихому океану не стать теперь американским озером.

Самураи провели его по недавно построенному крытому переходу во внутренний сад. Там Смит, к своему удивлению, увидел Гэндзи, сидящего на стуле в главной комнате, обставленной — когда Смит это понял, его изумление возросло, — в точности как какая-нибудь западная гостиная. Гэндзи был одет, как обычно, в традиционный наряд самурая, только на ногах у него были не сандалии, а английские сапоги для верховой езды.

— О, князь Гэндзи, — сказал Смит. — Я вижу, вы, наконец-то, решили перестроиться на западный лад!

Гэндзи рассмеялся.

— Я бы не назвал это перестройкой. Скорее уж пробой. — Он обвел комнату широким жестом. — Вам нравится?

— Еще бы! Она очень похожа на мою собственную гостиную в Гонолулу.

Гэндзи улыбнулся.

— Так и должно быть. Я опирался на ваши рассказы. Судя по тому, что вы говорили, климат Гонолулу не очень отличается от японского, каким он бывает в теплое время года.

— Да, верно. Впрочем, зима — совсем другое дело.

— Возможно, зимой я обставлю эту комнату по-другому, — заметил Гэндзи, — в соответствии с рассказами лейтенанта Фаррингтона о его доме в Огайо.

При упоминании Фаррингтона хорошее настроение мгновенно покинуло Смита.

— Это, пожалуй, слишком хлопотно — возня не стоит результата, — сказал Смит. — Я бы вам посоветовал избрать один вариант и придерживаться его.

Смит реагировал так нервно потому, что подозревал, что Эмилия предпочитает Фаррингтона ему. В те краткие моменты, когда он заставал их вместе, он никогда не замечал в их поведении ничего, намекающего на близость или романтические отношения. Но и к самому Смиту она относилась без особого тепла. Поскольку Эмилия дала понять им обоим, что намерена выбирать между ними двумя, вывод был очевиден для Смита. Он не отказался от ухаживания потому, что не привык пасовать перед трудностями. Пока решение не объявлено во всеуслышание, всегда остается шанс.

И Смит держался за этот шанс, не потому, что он любил Эмилию, а потому, что он ее желал, как не желал никого и ничего в своей жизни. Она, несомненно, была самой красивой женщиной, какую он видел живьем, на портретах или даже в воображении. То, что он не любит Эмилию, его ни капли не смущало. Любовь — это для женщин и детей, а не для мужчин. Женщины подчиняются и зависят от чувств, а мужчины подчиняют и господствуют. Тоже, кстати, по Дарвину. Здоровый, энергичный мужчина — в точности как и здоровая, энергичная нация — постоянно борется за увеличение своей мощи и владений.

— Я кое-чего не понимаю в западной архитектуре, — сказал Гэндзи.

— И чего же? — поинтересовался Смит.

— Ее негибкости. Комната всегда служит лишь для одной цели. Мебель, однажды будучи поставленной, так и остается на одном месте. Вы находите это логичным?

— Нахожу, — сказал Смит. — Наши комнаты остаются такими, какие есть, потому что у нас много мебели и крепкие, прочные стены. Ваши комнаты изменяются по необходимости, потому что у вас мебели мало, а вместо стен — передвижные ширмы.

— Я вижу логику и в том, и в другом. Я спрашивал не об этом. Вы полагаете, что ваши обычаи логичнее наших?

— Если бы я мог высказаться честно, не нанося оскорблений… — начал было Смит и замялся.

— Я никогда не обижаюсь на честность, — сказал Гэндзи. Потом улыбнулся и добавил: — На самом-то деле, я прилагаю все усилия, чтобы не обижаться на преднамеренные оскорбления.

— Прошу прощения, сэр, — но я предполагал, что самураи всегда готовы ответить на малейшее оскорбление мечами.

— Да, и это — глупая и напрасная трата времени, сил и жизней. Это все равно как если бы вы позволили контролировать спусковой крючок вашего револьвера всякому, кто пожелал бы на него нажать. Вы станете так поступать?

— Конечно же, нет.

— Вот и я предпочитаю этого не делать. — Гэндзи слегка поклонился. — Пожалуйста, продолжайте.

— Западные комнаты логичнее японских, потому что столы и стулья логичнее их отсутствия. Мебель западного образца позволяет человеческому телу принимать более здоровые, более естественные позы для отдыха, а не страдать от напряжения мышц и нарушения циркуляции крови, вызываемых сидением на полу. Аналогично, крепкие стены куда более эффективно защищают человека от непогоды, насекомых и паразитов, и обеспечивают куда большую безопасность, чем стены из подвижных бумажных экранов. Я бы предположил, что последний аспект должен быть особенно важен для вас, поскольку вы — самурай.