Читать книгу - "#20 восьмая - Юлия Кова"

— А то что? — прищурилась Сиротина.

— А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла пауза.

— Вообще-то это шантаж, Лёш, — произнесла Таня.

— Вообще-то, это переговоры. Carpe Diem, Сиротина. Лови момент, ты же девочка умная?

— Хорошо, Лё... Алексей Михайлович. Я.… я сделаю, как вы хотите.

И я понял: я выиграл. Потому что это было в первый раз, когда Сиротина, обожавшая интимно «тыкать» мне, обратилась ко мне по имени-отчеству. «Шах и мат, Таня.» Насвистывая «maybe, maybe…», я вышел из кабинета.

«Сиротину я в любом случае заменю, — думал я. — А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем... это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёва очень хочется узнать, какими бывают девочки из Газпрома».

От Тани я направился прямиком к Кристенссену. Набросав с будущим тестем схему убиения «Ирбис», сел в служебный автомобиль, направил шофера в сторону «SAS». Подумал и набрал Магде.

— Как ты, милая? — «Как ты там, дорогая и нелюбимая?»

— Все хорошо. — Магда немного помолчала. — Скажи, Алексей, а что ты сегодня вечером делаешь? — осторожно начала она.

— Что, ты уже поговорила с этой стервой, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой? — Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: «Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?» Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я разом решил поставить все точки над «i»:

— Магда, скажи, ты мне вообще доверяешь?

— Конечно, — неискренне ответила Магда.

— Хорошо, Магда. Это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

— А к чему последний вопрос, Алексей? — холодно спросила Магда. И я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на свой мобильный с отвращением человека, заставшего в любимом смёрребрёд[4]нечто мерзко-склизкое.

— А к тому, — повысил я голос. — Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма «Ирбис». И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину... Магда, не придумывай историй там, где их нет, — рявкнул я повелительно. «И любовь тоже не ищи там, где её нет», — добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, взгляда, тона и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае – еврейской). Закончив с Магдой, я чертыхнулся и позвонил Юльке.

— Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

— Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё «ну, естественно» пришло. С порога содрало с меня джинсы. Быстро залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё, и думал, до чего ж мне тошно. Меня с души воротило и от этого дня, от Сыча и от Сиротиной. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от самого себя. От того чувства внутренней несвободы, заставляющей меня трахать всё живое. От того, что я — такой, каким я был и какой я есть — уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности: честность, порядочность. Друзья, задушевные беседы. Возможность хоть с кем-то поделиться своими проблемами и планами, даже если этим планам не суждено сбыться. Женщина, которая тебя любит. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмет самое лучшее от своих родителей. И, наконец, желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты любишь — и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого ты никогда не видел, ни матери, нашедшую радость в бутылке. Ни нищего, полуголодного, одинокого детства в задрипанном Бирюлёве.

Мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходило что-то необыкновенное, нечто очень важное. Это была вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в школе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную по немецкому языку. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, пойдет со мной, несмотря на то, что я тощ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил — это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня «пятёрки» по профилирующим предметам, а не «волосатая рука» в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись — и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию. В страну, где родилась моя еврейка-мать — дочь заслуженного военного, сгоревшего от инфаркта, когда мне было семнадцать лет. Единственного человека, которому я был хоть как-то небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не заслужить, не добрать. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается три типа мужчин: те, у которых «всё уже позади»; те, у которых это «всё» всегда впереди — и те, у кого получается стать хозяином своей настоящей жизни, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории — я просто хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля — всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам или в командировках, когда ты в баре, в пабе, по дороге в отель находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл абсолютно новый, неизведанный мной ранее страх никогда не узнать, что это значит — быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась до такой степени, что ты чуть-чуть не попёр из-за неё на старика Кристенссена…

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт воды, как другой человек работает, но не на голую девушку, лежащую в твоей постели. Тем более, если у неё темные волосы и глаза карего цвета. Всё остальное, как всегда, довершала фантазия. Я встал, расстегнул джинсы, стянул майку, прилёг рядом с Юлей.

— Детка, просыпайся. — Я укусил её за плечо. — Ну, давай, открывай глазки.

— А, что, съёмки начались? — сонно дёрнулась Юлька, которая снималась то ли для «МТС», то ли для «Мегафона». Впрочем, точно не знаю.

— Порадуй меня напоследок.

— А потом что? — испугалась она.

“А потом ты исчезнешь...”».