Читать книгу - "Кулинарная школа в Париже - Софи Бомон"

class="p1">Она свернула за угол на другую улицу, и ее взгляд привлекла витрина магазина безделушек. На темно-синей бархатной драпировке стояла старая швейная машинка, на которой выстроилась разнородная коллекция: броши в виде цикад в стиле ар-нуво, выполненные из черного дерева и украшенные искусственными бриллиантами; плюшевая белая мышь в шапочке с драгоценными камнями; шляпа пятидесятых годов, густые зеленые перья на которой делали ее похожей на артишок; ярко разукрашенные чашка и блюдце необычной формы; пара громадных фиолетовых замшевых ботинок на платформе семидесятых годов; и наконец маленькую, в пастельных тонах карандашную картину чаши с фруктами с завораживающе необычной перспективой. Габи затаила дыхание. Она впилась в нее глазами, пытаясь рассмотреть подпись, но либо та была слишком незаметной, чтобы различить ее с такого расстояния, либо ее не было вовсе. Но если это было то, о чем она думала…

Внутри магазин походил на пещеру Аладдина, каждый сантиметр этого небольшого помещения был плотно заставлен, предметы валялись на столах, валились из ящиков, громоздились на полках. За прилавком сидел пожилой мужчина, читающий газету. Своими огромными ушами, тщедушными конечностями, тонкими волосами и угрюмостью он напомнил Габи иллюстрацию в одной из ее любимых детских книжек – «Серебряное кресло» Клайва Стейплза Льюиса. Не хватало только остроконечной шляпы. На этом рисунке был изображен герой по имени Хмур, из расы кваклей-бродяклей, известный своей непреходящей мрачностью.

– Bonjour, Monsieur[15], – сказала она, стараясь не улыбнуться, когда он нехотя поднял голову и неприветливо пробормотал:

– Bonjour, Mademoiselle.

– Я бы хотела взглянуть на картину с витрины. Пожалуйста.

– На картину с витрины? – эхом отозвался месье Квакля-бродякля, словно это была самая странная просьба в его жизни. Он вздохнул. – Хорошо. – Отложив газету, он вышел из-за прилавка, потянулся длинной рукой к витрине и вытащил картину. Игнорируя протянутую руку Габи, он положил ее на столешницу, тем самым давая понять, что Габи может взглянуть. Но сам он не спускал с женщины глаз. Она не была уверена, в чем причина: в том, что он знал о ее догадках, или в том, что он просто проявлял подозрительность, превратившуюся для него в рефлекс.

Она подняла картину. Подписи все еще не было видно, но от цветов, изображенного предмета, общей атмосферы у нее побежали мурашки. Она перевернула ее, чтобы проверить, нет ли там каких-нибудь намеков на ее происхождение. Там, на обороте черной рамки, обнаружилась блеклая наклейка, вероятно, с именем изготовителя, но она была нечитаемой, стерлась от времени. Хорошо, пока доказательств нет – но она все равно должна купить эту картину.

– Сколько, месье? – уточнила она.

Он нахмурился.

– А сколько она, по-вашему, стоит?

Она наудачу предположила:

– Э-э-э… двадцать евро?

– Тридцать, – ответил он, – но рама остается у меня.

Она уставилась на него.

– Извините?

– Рама сделана из серного дерева, что в наши дни редкость, и в нее можно поместить другие картины, – резко пояснил он. Именно в этот момент она удостоверилась, что мужчина понятия не имел, что за картина перед ним. Или, по крайней мере, что за картина перед ним по ее догадкам.

– Хорошо, – согласилась она. – Я путешествую, поэтому так будет даже легче ее перевозить.

– Так и знал, что вы не из Парижа, – произнес он, став теперь более многословным, поскольку считал, что обставил ее. – Вы с юга, так? Я слышу солнце в вашем голосе.

– Да, все верно, – кивнула Габи, вежливо улыбнувшись, но не желая, чтобы ее втянули в разговор. Она наблюдала, как он осторожно развинтил раму, снял стекло и вытащил рисунок в кремовом паспарту. Обернув его листом папиросной бумаги, он вставил его в картонный чехол, а затем взглянул на нее.

– Так хорошо?

– Да, спасибо. Полный порядок. – Она достала карту, но мужчина покачал головой.

– Наличными, пожалуйста.

– Ох. Не уверена, что у меня… – Габи вынула кошелек, пока он невозмутимо наблюдал за ней. Слава богу – добавив несколько центов сдачи, которые ей вручили в пекарне этим утром, она наскребла ровно тридцать евро. Она была абсолютно уверена, что месье Квакля-бродякля не взял бы ни центом меньше. Так и случилось: он пересчитал каждую монетку, прежде чем передал ей сверток, и она откланялась.

Вернувшись в комнату, она осторожно вытащила картину и взглянула на нее. Никакой подписи на лицевой стороне, но на обороте, на самом краю листа, прямо под паспарту… Она прищурилась. Там было написано что-то важное бисерным неровным почерком или это были просто каракули? Она вгляделась внимательнее, но так и не смогла ничего разобрать. Ей понадобится увеличительное стекло. Затем ей в голову пришла блестящая идея. Взяв телефон, она сделала фото картины и приблизила изображение. Да! Наконец-то она могла что-то различить. Надпись – Pour OS – или там было GS? Сложно разобрать – affectueusement, MY, ’38[16]. Последняя часть читалась гораздо яснее. Габи распрямила спину, ее пульс ускорился.

В художественной школе в Сиднее, десять лет назад, Габи впервые столкнулась с работой Маргарет Йонан, художницы, избегающей публичной жизни, родившейся во Франции в семье ассирийца и бельгийки. Йонан жила на Монмартре, но покинула Францию в тысяча девятьсот тридцать девятом году, незадолго до того, как разразилась война, затем она скиталась по Азии и в итоге осела в Сиднее. Недолгое время она преподавала в художественной школе и выставлялась в нескольких галереях в Сиднее и Мельбурне, а потом испарилась, не оставив следов, предположительно, утонула на пляже на северном берегу Нового Южного Уэльса в тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ее наброски и картины, известные своим сюрреалистичным, даже ужасающим чувством перспективы, превращавшим обычные предметы в причудливые фрагменты других миров, сохранились в нескольких государственных и частных коллекциях – в том числе в коллекции художественной школы.

Хотя работы Йонан не были оценены художественными критиками как «обладающими высочайшим качеством», они по-прежнему считались интересными и годящимися для коллекционирования, а также, безусловно, стоили куда больше тридцати евро. Но Габи мало заботило, годились ли эти картины для коллекции, были ли они высоко оценены чванливыми критиками. Творчество Маргарет Йонан повлияло на нее в очень раннем возрасте, помогло ей найти ее собственный путь, собственный стиль, и от осознания того, что она теперь владеет настоящей картиной Йонан, Габи ликовала. Даже лучше, это была ранняя работа, написанная до отъезда Маргарет из Франции и до того, как она начала свою профессиональную художественную карьеру. Среди картин, которые Габи видела в Австралии, ни одна не была написано так рано, как эта. Настоящая дата рождения художницы была неизвестна, но в тысяча девятьсот тридцать восьмом году ей едва ли было больше двадцати трех или двадцати четырех. Габи