Читать книгу - "Унесенные ветром. Любовь в Голливуде - Шарлотта Леонард"

Окрыленная мыслью, что скоро она встретится с двумя близкими, Вивьен отправилась в путь.

– Вивьен! – Увидев ее, Освальд выглядел скорее разочарованным, чем обрадованным. – Я уже слышал, что ты вернулась в Лондон.

– Освальд. Прости, я хотела сразу же с тобой связаться, но мама… – Она, извиняясь, подняла руки. – Я еще никого не навещала – ты первый.

– Почему ты не сказала, что придешь?

– Тогда бы это не было сюрпризом, так ведь? – Она подняла на него глаза и улыбнулась. – Не пригласишь меня войти?

– Ты хочешь забрать кошку?

Освальд открыл дверь, чтобы впустить ее, но выражение его лица оставалось неприветливым.

– Надеюсь, она тебе не в тягость?

– Она лежит в гостиной рядом с камином. Это ее любимое место. Ты хочешь ее забрать?

– Нам с Ларри нужно будет вернуться в Голливуд. Может, тебе несложно еще немного позаботиться о Шери?

Теперь его верное лицо озарила улыбка.

– Вивьен, ты не поверишь, но я так к ней привык, – с нежностью в голосе сказал Освальд. – Мне страшно и подумать, что я могу потерять Шери…

– Может, будет даже лучше, если ты оставишь ее у себя. Кошкам нужен надежный приют, а я его дать не могу.

– Садись. Хочешь кофе?

– С удовольствием. У тебя есть пепельница? – Вивьен поискала в сумочке пачку сигарет и вдруг почувствовала, как ноги что-то коснулось. – Вот и ты, моя красавица.

Услышав голос Вивьен, кошка на мгновение замерла, а затем одним изящным движением запрыгнула на стул рядом с камином.

Вивьен затянулась сигаретой Player’s и посмотрела на Освальда.

– Дорогой, ты выглядишь усталым и беспокойным, – заметила Вивьен после того, как он принес ей кофе и печенье. – Что тебя тревожит?

– Ах, Вивьен, давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Расскажи мне про Америку.

– Самое важное я и так тебе написала. Пожалуйста, скажи, что тебя волнует.

– Грядет война. Гитлер не даст нам покоя – в этом я уверен.

– О господи! – Вивьен поднесла руку ко рту. В то время как Скарлетт воспринимала войну всего лишь как неприятность, мешавшую празднествам, Вивьен отлично знала, что случится, если Германия снова развяжет войну. – Ох, Освальд, в Америке совсем это не обсуждают. Пожалуйста, расскажи.

После разговора с Освальдом Вивьен вернулась в свой старый дом. Тем временем погода переменилась, и серый моросящий дождь отражал ее мрачное настроение. Скорее всего, в Лос-Анджелесе стояла прекрасная летняя погода. К ее удивлению, Вивьен почувствовала, что тоскует по Голливуду – почти как по дому.

Неужели теперь так будет всегда? В Лос-Анджелесе она будет скучать по Лондону, а в Лондоне – по Лос-Анджелесу? После недолгих раздумий она пришла к выводу, что это не имело значения, ведь важно было лишь одно: чтобы она была вместе с Ларри.

– Я рада, что мы возвращаемся в Голливуд. – Прижавшись к Ларри, Вивьен наблюдала, как побережье Англии медленно исчезает за горизонтом. – Лондон был полон печали.

Сюзанна вела себя с ней очень сдержанно, вежливо как с незнакомкой. Несмотря на то что Вивьен понимала, что вряд ли могла ожидать большего, ей все равно было больно.

Из-за времени, проведенного в Голливуде, они отдалились даже от друзей по театру. В разговорах то и дело возникали паузы и молчание, и когда Вивьен и Ларри попрощались, все испытали облегчение,

– Вивьен, тебе нужно пойти в каюту. Здесь слишком ветрено для твоего слабого здоровья, – к ней подошла Гертруда Хартли. – Или хотя бы надень пальто потолще.

Ларри и Вивьен пригласили маму Вивьен в Голливуд, и, к удивлению актрисы, та согласилась. Теперь они были на борту втроем и пытались прийти к соглашению. Ларри изо всех сил старался найти подход к Гертруде, в то время как она все еще держала дистанцию. Однако Вивьен была совершенно уверена, что даже ее строгая мать не сможет долго противостоять обаянию Ларри.

– Одна телеграмма для мисс Ли и одна для мистера Оливье.

Стюард вручил им с Ларри по конверту.

– Спасибо.

Вивьен стала рыться в сумочке в поисках чаевых, одновременно гадая, что могло быть настолько важным, что понадобилась телеграмма. Прежде чем она успела открыть конверт, Ларри посмотрел на нее.

– Мне очень жаль, Вивлинг.

– Что случилось? – Мысли Вивьен начали путаться. Сперва ей пришло в голову, что ролики пленок «Унесенных ветром» уничтожены и им придется переснимать фильм. Потом она испугалась, что кто-то из съемочной группы умер. – Ларри, говори же.

– Это от Селзника.

– Молчи – я прочту сама.

Вивьен, словно защищаясь, подняла руку, а затем разорвала конверт. Фыркнув, она опустила телеграмму.

Вивьен, ты не подходишь на роль Ребекки. Твоя карьера, которая наверняка пойдет вверх благодаря «Унесенным ветром», окажется под угрозой из-за необдуманного выбора ролей.

Глава 35

Лос-Анджелес, сентябрь и октябрь 1939 года

«Унесенные ветром» достигли ошеломляющего успеха, как и надеялся Дэвид. Лишь одно омрачило его триумф: критики нашли недостатки в концовке картины. Во многих отзывах с разочарованием отмечали, что в фильм не попала написанная Маргарет Митчелл грандиозная прощальная фраза Ретта Батлера «I don’t give a damn!». Пусть это и раздражало Дэвида, он был вынужден полностью согласиться со зрителями. Без этой реплики уход Ретта выглядел скучным и совсем не подходил безрассудно отважному герою. С другой стороны, Дэвид прекрасно знал, чем было чревато использование этих слов в фильме.

– Марселла, назначь мне разговор с Джозефом Брином. Через пару дней, но только по телефону. Встречаться с ним лично мне не нужно.

Брин был ответственным уполномоченным цензором Управления Хейса, отвечавшим за соблюдение «Унесенными ветром» всех требований и правил Кодекса Ассоциации производителей и прокатчиков фильмов[22]. Без одобрения этого учреждения картина Дэвида не попадет в кино. Брин уже отправил Дэвиду длинный список сцен, вызывающих, по его мнению, особое беспокойство. Предложения были самые разные: цензор хотел запретить Скарлетт очерчивать свои формы руками и превратить бордель Красотки Уотлинг в бар. Кроме того, Брин считал Красотку слишком симпатичной для куртизанки.

Дэвид боролся как лев, чтобы оставить фильм таким, каким он был снят, и в конечном итоге кое-где уступил, а кое-где все же настоял на своем. Только вот насчет пресловутого «Damn» он еще не спорил. Чтобы добиться разрешения добавить его в картину, ему нужны были веские аргументы, потому что кодекс запрещал нецензурные слова. И с учреждением Хейса ему опять приходилось впустую тратить драгоценное время, которое он мог бы провести за монтажным столиком, прослушиванием музыки к фильму и подготовкой к премьере. Тут ему