Читать книгу - "Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева"

Домой он вернулся все-таки не рано.

Уже подходя к проходной, Тим вспомнил, что дети-то не в курсе его конфликта с начальством и приедут сегодня кататься, как было договорено заранее. Хорошо, что он вспомнил об этом до проходной, а не после: Ольга наверняка уже велела охраннику больше не пускать его на рабочее место.

На его бывшее рабочее место.

Когда он поочередно подсаживал детей в седла, водил коней по леваде, придерживая маленьких всадников, чтобы они не упали, если их вдруг схватят судороги, когда потом помогал воспитательнице переодевать их после занятий, Ольгиной «Ауди» у конюшни уже не было.

«Может, передумала? – уныло подумал Тим. – Прийти завтра как ни в чем не бывало…»

Но эта мысль была так унизительна, что он даже зубами скрипнул, словно в порошок хотел ее стереть.

Он не помнил, как добрался до дому.

После полудня мороз спал, но сразу же началась метель. Улицы опустели: машины не могли двигаться из-за заносов, а люди двигаться не могли тем более – ветер поднялся такой, что сбивал с ног.

После того как Тим прошел от метро на Чистых Прудах до дома в Кривоколенном, у него даже плечи онемели, непонятно, от чего больше, от холода или от ударов ветра. Ветер свистел даже в подъезде – наверху, под самой крышей, где было его жилище.

Тим открыл дверь и почувствовал, что словно бы вступил в теплое озеро. Тепло окутало его, поглотило, растворило; у него даже голова закружилась от такого мгновенного и полного растворения.

И сразу он увидел Алису.

Она вышла из комнаты в прихожую и стояла в кружении его головы, как виденье.

Точнее, в прихожую-то она не вышла – там просто не могли поместиться два человека одновременно, – но остановилась в дверном проеме, в котором дверь, впрочем, отсутствовала, потому что в квартире не хватало пространства для того, чтобы эту дверь открывать. Это вообще была очень бестолковая и неудобная квартира, несмотря на ее романтичное расположение в башенке. Ну да выбирать не приходилось: другой у Тима не было, да и эта ему не принадлежала.

Все это как-то никчемно и глупо мелькнуло у него в голове, когда он увидел Алису. Еще утром он представить не мог, что при виде ее у него могут появиться такие убогие мысли. Но с утра многое изменилось.

– Ты в самом деле пришел пораньше. – Она улыбнулась. – Но замерз. У тебя щеки совсем белые, и уши тоже. – Она подошла к нему и потерла его щеки и уши маленькими теплыми ладонями. – Все-таки ужасно, что ты так легко одет в такой мороз.

– Ничего ужасного, – буркнул он. – Одет как одет.

Тепло, исходящее от нее, смешивалось с общим непривычным теплом дома. От такого двойного тепла ему хотелось, не раздеваясь, лечь на пол прямо вот здесь, на пороге, и уснуть, и ни о чем больше не думать, и забыть все, что случилось сегодня в конюшне.

Он снял куртку, повесил на вбитый в стену гвоздь, снял ботинки, прошел в комнату и сразу понял причину такого неожиданного тепла. Рядом с кроватью, на которой они с Алисой спали этой ночью вместе, стоял новенький обогреватель. Коробка от него была сложена плоско и аккуратно, и кровать была застелена так же аккуратно каким-то незнакомым ему покрывалом. Он точно знал, что никакого покрывала у него нет, он всегда застилал постель тем же пледом с дыркой посередине, которым укрывался.

Обогревателя у него не было тем более.

«И почему сам до сих пор не купил? – мрачно подумал он. – Даже в голову не пришло… Что ж, дождался – твою жизнь умело обустроили. Осталось только поблагодарить за сочувствие к твоей нищете!»

Денег на обогреватель и покрывало у него, наверное, хватило бы. Но бытовое течение жизни не казалось ему таким значительным, чтобы уделять этому специальное внимание. Его удивляло, когда сколько-нибудь известные поэты, которых изредка интервьюировали газеты, рассказывали, какая у них машина и чем они поливают огурцы на даче. Эти подробности казались ему настолько несущественными, что сообщать их посторонним было даже неприлично. И странным, и тоже неприличным казалось обустраивать быт лично для себя. Поэтому быт его лошадей был обустроен гораздо более добротно и удобно, чем его собственный.

То есть это были не его лошади, конечно. А с сегодняшнего дня он не имел отношения и к обустройству их лошадиной жизни.

– Мы можем пообедать, – сказала Алиса. – Ты голоден.

Она сказала об этом уверенно, даже без вопросительных интонаций.

– Почему ты так решила? – пожал плечами Тим.

Он совсем не хотел есть. Но как только она об этом сказала, он почувствовал, как живот у него сводят голодные спазмы.

– Мне всегда хочется есть после мороза, – улыбнулась она.

– Люди разные.

Ему тоже всегда хотелось есть после мороза.

С кухни доносились соблазнительные запахи. Он встал с кровати, на которую машинально присел, и прошел на кухню.

Обед был уже на столе: какие-то полуфабрикаты в пластмассовых коробочках. Коробочки были самые обыкновенные, магазинные, но такие яркие, что создавали детское ощущение новогоднего счастья.

Он посмотрел на накрытый к обеду стол, на облезлый буфет, сквозь стекла которого виднелись какие-то разноцветные пакетики.

– Еды месяца на три, – мрачно сказал он. – На три месяца безбедного существования.

– Я не нашла достаточно посуды, – сказала Алиса. – Поэтому поставила все на стол прямо в упаковке. У нас вообще-то всегда так делают, но здесь, я знаю, привыкли иначе.

– У меня достаточно посуды, – проговорил Тим. – Для меня – вполне достаточно.

Тут его взгляд наконец выхватил из скудной кухонной обстановки то новое, что до сих пор лишь смутно задевало его внимание.

– Ты и микроволновку, что ли, купила? – медленно произнес он. – А тебе не кажется, что это уже слишком?