Читать книгу - "Дом на краю ночи - Кэтрин Бэннер"

– Вам надо было пробираться в Лондон, – усмехнулся майор, написав фамилию Роберта с одним «р» и «пехотинец» вместо «десантник». Он также зафиксировал, что Роберт «лечился у местного доктора на острове Касл Амари, что вблизи Сицилии, а после этого в Нетли-Парк».

Судьи с самого начала отнеслись к нему с предубеждением. Им показалось подозрительным, что простая рана в плече то и дело открывалась и кровоточила, гноилась, что подозреваемого многие месяцы терзала лихорадка, и вдруг рана каким-то чудесным образом зажила в последний день войны. Но с другой стороны, не подлежало сомнению, что он не годен к службе, о чем неопровержимо свидетельствовала его медицинская карта.

– А этот сицилийский врач, – спросил полковник, председательствовавший в суде, – мы можем получить от него какое-нибудь заключение? Можем ли мы удостовериться, что вы были больны, как вы утверждаете, достаточно сильно и не могли присоединиться к своему полку в 1943-м или хотя бы в 1944-м?

– У нас не было времени обратиться к сицилийскому врачу за заключением, – ответил майор, что было чистой правдой, так как с подопечным он познакомился за два часа до суда.

– Вы желаете вернуться в свой батальон до демобилизации? – спросил прокурор.

Роберт не желал. И только когда ему присудили десять лет каторжных работ, понял, какую ошибку он совершил.

В первые дни заключения, думая о Марии-Грации, с которой он познакомился, когда она была такой юной, и которой будет за тридцать, когда он вернется к ней, Роберт впал в отчаяние.

– Как я мог тебе написать? Как я мог просить тебя ждать меня десять лет, даже если бы мне и дали бумагу, ручку и заграничные марки, чего бы мне никогда не дали? Ты была молода, когда мы встретились. Я почти не говорил на твоем языке. Наша любовь продолжалась несколько месяцев. Шла война. Мог ли я рассчитывать, что ты любишь меня настолько, что готова ждать долгие годы, что ты откажешься от счастья? Как я мог надеяться, что в мирное время твоя любовь не угаснет? Как я мог просить тебя об этом?

– А как же твоя любовь ко мне? – спросила холодно Мария-Грация. – Была ли твоя любовь такой?

– Да, cara. Была – и есть. Конечно, да. Но я не был уверен в твоих чувствах. Это все было так давно.

– Я любила тебя, – сказала уязвленная Мария-Грация. – Да, я была совсем юной, но я любила тебя. Если бы ты попросил, я бы ждала тебя сколько надо.

Воодушевленный последними словами, Роберт продолжил. В военной тюрьме, где он отбывал срок, его навещала одна религиозная женщина из благотворительной организации. Она беседовала с ним, расспрашивала об аресте, прислала книги, по которым он учил итальянский язык.

– Разве она не могла написать мне? – спросила Мария-Грация. – Ты ведь мог ее попросить?

И Роберт испуганно ответил:

– Но, cara, я попросил. Она писала. Она отправила больше десяти писем.

Очевидно, письма так и не дошли до Кастелламаре. Только теперь Роберт понял причину ее негодования.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Мария-Грация все тем же ледяным, неумолимым тоном. – Тебе ведь сидеть в тюрьме еще шесть лет, если верить твоей истории?

Да, так и есть. Но через четыре года в тюрьму прибыл полковник, искавший заключенных с хорошим поведением, которых можно привлечь к работам на угольных шахтах, где не хватало рабочих рук. Роберт, родившийся на севере в горняцкой деревне и страстно желавший получить досрочное освобождение, стал одним из них. Ему выдали документ, который он должен был обменять на железнодорожный билет.

– Можете возвращаться домой, – сказал ему полковник.

На перекладных Роберт добрался до Дувра и сел на пароход до Кале, на этот раз избежав встречи с военным патрулем. Он ловил попутки, шел пешком, когда попуток не было, так он пересек весь континент. Перед тем как плыть на остров, он вымылся в море с карболовым мылом, постриг волосы, побрился, глядясь в автомобильное зеркальце, и купил у крестьянина за несколько лир новую одежду. Бепе перевез его. Смущаясь, Роберт спросил старика о Марии-Грации, и Бепе с радостным криком признал англичанина.

– Я приехал не для того, чтобы создавать проблемы, если она кого-то любит, – бормотал Роберт. – Только скажите мне, она замужем? Есть у меня надежда? Она не отвечала на мои письма.

– Иди в «Дом на краю ночи» – и сам все увидишь, – посоветовал Бепе.

Судя по тому, как бурно он продолжал радоваться, по приветствиям, с которыми его встретили на причале, Роберт догадался, что надежда у него все-таки есть. Но теперь он уже не столь уверен.

– Меня опять будут судить как дезертира, если найдут. В этом моя проблема. Я должен был отправиться в Голландию и ждать официальной демобилизации, а я сбежал, совершив непоправимую ошибку. А потом была тюрьма, и даже если бы я и мог написать, я бы все равно не посмел просить тебя ждать меня десять лет. Но я не переставал тебя любить, Мария-Грация. Не вини меня за мою любовь.

Вместо слова «проблема» он использовал итальянское frangente, что также обозначает «белые буруны на море», и это вдруг растрогало Марию-Грацию. Рассказ свой Роберт вел неуверенно, с потаенной нежностью – в точности как когда-то Андреа д’Исанту, который вложил ей в руку цветок.

– И ты не можешь вернуться? – спросила она, чувствуя неловкость за ту злость, с какой его встретила.

– Нет, amore. Я не могу вернуться в Англию.

Она наклонилась и потрогала плитки под ногами. Она не понимала, зачем это делает, но потом до нее дошло, что так она касается земли, родной для нее земли. Но не родной для него. И она испугалась. Он никогда не сможет вернуться домой, на землю, которая его породила, никогда его не убаюкает знакомый шум моря, никогда не успокоит и не доведет до отчаяния теснота родных стен.

Должно быть, она это произнесла вслух, потому что Роберт тихо сказал:

– Меня породила земля этого острова. Не та земля.

И произошло странное. Мария-Грация почувствовала, как стремительно уходит, растворяется желание бежать отсюда, снедавшее ее немало лет, как боль, что терзала ее годами, точно иголка кактуса, засевшая глубоко под кожей, исчезла, не оставив и следа.

– Ты мне веришь? – спросил он.

– Да, – ответила Мария-Грация. – Я тебе верю.

Роберт судорожно вздохнул.

– Любимая Мариуцца, cara mia.

– Я верю тебе, – сказала она. – Но ты еще не искупил вину. Даже не приступал к этому.

Она не поцеловала его, не обняла, но взяла за руку. И не смогла отпустить. Так они и стояли, как будто только что познакомились.

– Думаешь, ты сможешь снова полюбить меня?

– Не знаю, – покачала головой Мария-Грация, – но ты оставайся.

Кончетта, так и прятавшаяся все это время за калиткой, увидела, как две тени сблизились, и запрыгала от радости.