Читать книгу - "Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай"

В Мунгере в большом дворце жили братья Шорупчонд и Махотабчонд Джоготшетхи. В эту ночь их дом озаряли тысячи светильников, свет которых отражался в многочисленных драгоценностях танцовщиц. Вода стремится к воде, свет — к свету. Огни светильников сияли в каменных колоннах, отражались в золотых и жемчужных инкрустациях кресел, блестели на украшенных алмазами сосудах с благовониями, сверкали в тяжелых жемчужных ожерельях Джоготшетхов и в драгоценностях, украшавших руки, уши, волосы и шеи танцовщиц. Нежная музыка дополняла все это сияние и блеск, образуя восхитительную гармонию нежного очарования.

Это была гармония, подобная той, какую можно наблюдать, когда на темном ночном небе всходит луна, а в синих глазах красавицы, наполненных слезами, словно молния сверкнет вдруг быстрый взгляд, или когда под золотыми лучами утреннего солнца стоят в прозрачной голубизне пруда готовые распуститься лотосы, и солнечные лучи, прыгая по зеркальной глади, зажигают ярким блеском капельки росы на их лепестках, а вокруг слышится веселое щебетание птиц, а потом и нежные лепестки лотосов распускаются. Это была гармония, подобная той, когда солнечный луч играет на браслетах нежной, как цветок, ноги вашей жены; когда в вечерний час солнце уходит за горизонт, а синева неба спешит за его убегающими лучами; когда жена начинает бранить вас, а в ее ушах тихонько звенят серьги; когда на Ганге в свете луны сверкают волны, поднятые порывами ветра; когда искрящееся шампанское сверкает в хрустальном бокале. Эту чудесную гармонию мы ощущаем, когда в лунную ночь поднимается свежий ветерок; когда на тарелке со сладостями и фруктами вдруг появляется серебряная монета; когда кричит весенняя кукушка, радуясь лучам утреннего солнца; когда поет красавица, озаренная ярким светом светильников и сверкающая драгоценностями.

В доме Джоготшетхов царила именно такая гармония — гармония блеска и нежного очарования, но братьям было чуждо подобное очарование. Их поглотил разговор с Гурганом Ханом.

А в Бенгалии тем временем уже разгорелся пожар войны. Иллис-сахиб еще до получения распоряжения из Калькутты совершил налет на крепость наваба в Патне. Ему удалось захватить крепость, однако вскоре армия наваба, посланная из Мунгера, соединилась с мусульманским войском, и крепость снова перешла к Миру Касиму. Сам Иллис-сахиб и другие англичане, оставшиеся в Патне, попали в руки мусульман и были доставлены в Мунгер. Сейчас обе стороны уже открыто готовились к предстоящим сражениям. Обо всем этом и совещался сейчас Гурган Хан с Джоготшетхами. Танцы и песни же устроили лишь для того, чтобы отвлечь внимание присутствующих. Мысли братьев Джоготшетхов занимало совсем другое. Да разве и стали бы они собираться вместе только для того, чтобы послушать музыку?

Гурган Хан втайне преследовал одну цель: он надеялся, что, когда обе стороны ослабеют от войны, ему удастся разгромить и тех и других и подчинить своей власти всю Бенгалию. Но для этого прежде всего следовало заручиться поддержкой армии, что можно было сделать только при помощи денег. Деньги же он мог получить лишь у Джоготшетхов. Вот почему Гурган Хан так нуждался сейчас в их дружбе.

Мир Касим тоже прекрасно отдавал себе отчет в том, что победит в этой войне тот, кто сумеет привлечь на свою сторону этих двух Куверов[118]. Знал он и то, что богатые братья Джоготшетхи настроены к нему враждебно, потому что сам он отнюдь не баловал их своим расположением. Зная неблагонадежность братьев, он насильно удерживал их в Мунгере. Наваб не сомневался, что при первой же возможности Джоготшетхи перейдут на сторону его врагов, поэтому и не выпускал их из крепости. Братья разгадали мысли наваба. Если до сих пор они ничего не предпринимали против Мира Касима, то только из страха перед ним. Однако теперь им ничего другого не оставалось, как объединиться с Гурганом Ханом, который, как и они, жаждал свержения власти наваба.

Чтобы не вызвать подозрений наваба, братья устроили праздник, на который вместе с Гурганом Ханом пригласили и других приближенных Мира Касима.

Гурган Хан прибыл на празднество с ведома наваба и сел чуть в стороне от других приглашенных.

Джоготшетхи подходили к гостям, разговаривали с ними, несколько раз перебросились фразами и с Гурганом Ханом.

— Я намереваюсь открыть факторию. Хотели бы вы стать моими компаньонами? — предлагал Гурган Хан.

— Какие у вас цели? — спросил Махотабчонд.

— Закрыть большую факторию в Мунгере.

— Что ж, мы согласны... Нам не остается ничего другого, как начать какое-нибудь новое дело вроде этого.

— Если вы согласны, — сказал Гурган Хан, — вы должны вложить деньги, а все остальные заботы я возьму на себя.

В этот момент танцовщица Мония Бай, приблизившись к ним, запела: «Сикхи[119]умеют хитрить...»

— Кому она поет? — улыбаясь, спросил Махотабчонд и тут же продолжил: — Хорошо, мы согласны, только при условии, что получим проценты с капитала и что это дело не навлечет на нас беду.

Пока Мония Бай развлекала гостей всевозможными танцами и песнями, Гурган Хан и братья Джоготшетхи, разговаривая намеками, понятными только им одним, сумели обо всем договориться. Когда разговор был окончен, Гурган Хан сказал:

— Некий купец открыл новые фактории. Вы что-нибудь слышали об этом?

— Нет. Кто он, европеец?

— Нет.

— А где его фактории?

— Повсюду от Мунгера до Муршидабада: в горах, в джунглях, в поле.

— Он очень богат?

— Пока не очень, но трудно сказать, что будет потом.

— С кем он ведет дела?

— С самой большой факторией в Мунгере.

— Он индус или мусульманин?

— Индус.

— Как его имя?

— Протап Рай.

— Где же он живет?

— Недалеко от Муршидабада.

— Я слышал это имя: кажется, незначительный человек.

— Очень опасный, — возразил Гурган Хан.

— А почему он занялся этим?

— Он очень зол на большую факторию в Калькутте.

— Нужно прибрать его к рукам. Но как это сделать?

— Сейчас трудно сказать. Нужно узнать, зачем он этим занялся. Если дело начато ради наживы, то его нетрудно будет привлечь на нашу сторону: я могу сделать его талукдаром[120], и он успокоится. А если он преследует другие цели?