Читать книгу - "Сто историй любви Джульетты - Эвелин Скай"

– Ты не знаешь Пенелопу Крус и Хавьера Бардема?

Себастьен пожимает плечами.

Группа заканчивает песню и начинает другую, чуть медленнее, но все еще в довольно оживленном поп-ритме. Себастьен переключает внимание с кинозвезд на небесные светила, и его лицо принимает ностальгическое выражение.

Я кладу руку ему на плечо.

– У нас что-то связано с этой песней?

Он кивает и дарит мне задумчивую, чуть грустную улыбку.

– «Щека к щеке» Ирвинга Берлина. Однажды мы танцевали под нее в Гонолулу. Только это другая версия.

– Давай все равно потанцуем, – прошу я, взяв его под руку.

Себастьен не двигается с места.

– Не знаю…

– То была другая жизнь, – успокаиваю я.

Он замирает еще на несколько мгновений, теряясь в промежутке между жизнями.

– Иди сюда, – говорю я, гладя его по лицу. – Ко мне.

У него между бровями появляется морщинка. Он со страдальческой улыбкой возвращается в настоящее.

– Извини, ты права. Давай потанцуем.

Мы пробираемся сквозь толпу, которая стала еще больше, к танцполу. Я обнимаю Себастьена за шею, а его руки обхватывают меня за талию. Однако эта кавер-версия не очень подходит для медленного танца. Она… несколько более энергичная. Как любовь на амфетаминах. Мы не успеваем за ритмом, и до Себастьена постепенно доходит нелепость происходящего. Сначала он пытается сохранить серьезность, но я раскачиваюсь еще выразительнее, и он начинает хохотать.

Я запечатлеваю на его губах смачный поцелуй. Мне нравится, когда он расслабляется и хотя бы на время забывает о прошлом.

У глаз Себастьена появляются веселые морщинки, черты смягчаются, и даже его походка становится легче. Ужасно хочу, чтобы он чаще расслаблялся и чувствовал себя счастливым. Не всегда получается, но я буду стараться.

Песня заканчивается, и солист наклоняется к микрофону.

– Следующая композиция называется «Протест Кенди Тако», – говорит он на английском с легким акцентом. – Кто-то может найти в ней особый смысл, другим она покажется глупой. Решайте сами.

Солист улыбается слушателям и поворачивается к группе.

– Раз, два… раз, два, три!

Из динамиков гремят клавишные и барабаны, гитарист и басист ударяют по струнам. Ресторан оживает от неистового ритма песни, трясется пол, звенят бокалы, подпрыгивают столы, даже стены вздрагивают.

– Ты черешня, я лимон, нам вместе быть не суждено.

Воду с маслом не смешать, вместе нам с тобой не быть.

Далее следуют сравнения сладкого леденца с мясом и картошкой и заверения, что лодки не могут плавать по дорогам.

Прислушавшись к словам, Себастьен выгибает бровь. Я смеюсь, прижимаясь к нему. Особой глубины я в этой песне не нахожу, но ритм мне нравится. Сердце бьется в такт барабанам и клавишным, а гитарные риффы стучат по коже как теплый летний дождь.

Вокруг нас взлетают руки и покачиваются бедра. Себастьен тоже включается в ритм, несмотря на глупые слова. Я закрываю глаза и отдаюсь музыке.

Солист надрывно поет о несчастной любви, о том, что смесь химикатов может привести к взрыву. К нему присоединяется басист, вещая, что сладость может оказаться опасной, а ржавчина затупляет лезвие.

Неудержимая электронная волна разражается припевом:

– Объявляю, что власть сахарного кубика свергнута братством тако!

– А теперь все вместе! – кричит певец, зрители танцуют и подпевают.

Власть сахарного кубика свергнута братством тако!

Бушующая толпа разлучает нас с Себастьеном. Поймав его встревоженный взгляд, я качаю головой: ничего страшного, каннская вечеринка в саду никак не связана с проклятием, и танцы под песню о борьбе леденцов с тако меня не убьют.

– Я люблю тебя! – одними губами произношу я, и толпа уносит меня к сцене, а Себастьен исчезает в толпе.

Вновь вступает хор, и я погружаюсь в глупые слова. Такого удовольствия я не получала со времен учебы в колледже. Энтузиазм группы возрастает, я завожусь и громко подпеваю.

Внезапно мне на глаза попадается лысый тип, который кажется знакомым, только не могу вспомнить, откуда. Он не танцует, просто топчется на краю площадки в тени динамиков и топиария в виде гигантской акулы. По моим рукам пробегают мурашки.

Наконец я узнаю его – Аарон Гончар с факультета журналистики, только с гораздо меньшим количеством волос, чем в студенческие времена. Его выгнали вместе с Мерриком.

Сердце бешено колотится, ладони потеют. Неужели его прислал Меррик?

Глупости, смеюсь над собой я. Меррик ничего не предпринимал с тех пор, как улетел с Аляски и подал на меня иск за клевету, который адвокаты Weiskopf Group оспорили в суде. С тех пор Себастьен о нем не упоминал.

У меня слишком бурное воображение. Даже если это Аарон, которого я всегда недолюбливала, он не обязательно приехал сюда по мою душу.

После окончания аспирантуры Гончар получил работу в таблоиде TMZ, который специализируется на сплетнях о знаменитостях. Я уверена, что в Каннах он делает репортаж о кинозвездах, приехавших на фестиваль. Просто так совпало, что мы оказались на одной вечеринке.

– А, вот ты где. – Себастьен, протиснувшийся сквозь танцующую толпу, притягивает меня к себе и целует.

– Видишь, ничего со мной не случилось, – поддразниваю я.

– Да, – говорит он и вновь целует меня.

– А ты как?

– Все хорошо, пока ты рядом, – отвечает Себастьен.

Я сжимаю его руку.

– Тогда давай потанцуем.

Музыканты вошли в раж, песня становится еще быстрее и громче. Я хватаюсь за Себастьена, мы машем руками и вместе со всеми вопим какую-то чушь о сахарном кубике, свергнутом братством тако!

Необузданная, бесшабашная энергия песни заразительна, и, возможно, в ней действительно есть нечто глубокое, хотя и не то, что имел в виду певец. Волшебство музыки уносит нас в другой мир, где можно ненадолго затеряться.

Музыка ускоряется, и мы неистово танцуем, подстраиваясь под громкость и ритм. Нас захватывает яростное веселье толпы, и когда песня заканчивается, я напрочь забываю об Аароне Гончаре.

Элен

Июнь мы с Себастьеном проводим в Испании, начиная со Страны Басков на севере. Неспешно гуляем по прибрежным городкам, переходя из одного очаровательного кафе в другое и пробуя пинчос: небольшие ломтики хлеба, посыпанные всевозможными вкусностями – острым перцем, грибами, обжаренными с чесноком. Мое любимое блюдо – «Чангурро доностьярра», запеченные крабы с томатами, посыпанные панировочными сухарями. В Испании у меня проснулся зверский аппетит, и я ем за двоих.

Кроме того, Испания напоминает о Хемингуэе и других писателях и о моей собственной рукописи, которая отдыхает вместе со мной уже пару месяцев. Видимо, настало время стряхнуть пыль с