Читать книгу - "И хочется и колется - Ева Ночь"

И я прыгнула. Прямо на него. Завалила и легла сверху. Смотрела в Генкино лицо внимательно, пристально. В глазах его плескалась ирония и нежность. Океан ласковый выливался на меня из до боли знакомой синевы.

– Будешь меня насиловать? – спросил чуть насмешливо и хрипло.

И мне сразу вспомнился вечер нашего знакомства. Кажется, я спрашивала то же самое.

– Нет, я за тебя замуж выйду, – брякнула прежде, чем успела подумать.

– Неплохая идея, – поправил он мне кудри, упавшие на глаза, и поцеловал в нос. – Тогда отпусти меня на минуточку.

И я откатилась в сторону, гадая, куда это он от меня удрал. Но бегал Генка недолго.

– Дай руку! – потребовал, сев рядом.

И я дала, жалко, что ли? Раскрытой ладонью вверх протянула. Кроко мотнул головой и трогать меня не стал.

– Вот, – разжал он кулак, а я заморгала, пытаясь сдержать слёзы.

Моё обручальное кольцо. То самое, что я сняла, перед тем как уйти отсюда. И я потянулась к нему, как к живому существу, брошенному и обиженному ненароком.

Генка сжал кулак. Я подняла глаза. Посмотрела на него вопросительно.

– Ты же знаешь, что назад пути не будет, Северина? Замуж так замуж.

И я вроде понимаю, что он шутит, но лицо у него чересчур серьёзное. Ну, мы вроде как женаты. И то, что штампа в паспорте у меня нет, ничего не меняет. Официально Генка – мой муж, а я – его законная жена. А вот это сейчас – игра, которая тянет на «Оскара» по своей пронзительной правдивости в диалогах.

– Я, наверное, рискну, – произношу каким-то чужим низким голосом, облизывая пересохшие губы. И тогда он берёт мою руку и как-то очень быстро надевает кольцо. Молниеносно. Раз – и я окольцована. Надо же. Столько лет прошло, а оно мне впору.

У меня кружится голова. Я падаю на матрас, раскинув руки. Генка плюхается рядом. Руку мою находит. Пальцами переплетается. И мы лежим, молчим. Не знаю, как он, а я почти не дышу – так прекрасен этот миг. Просто он и просто я.

– Теперь можешь приступать ко второй части обязательной программы, – говорит он вечность спустя. Я с трудом соображаю, о чём он. Приподнимаюсь на локте и смотрю на него, приподняв бровь.

– Это к чему я должна приступить? – притворяюсь тупой ветошью.

– Ты что-то хотела сделать перед тем как замуж выйти.

Лицо у него каменно-серьёзное, но уголок губ дёргается, выдавая Генку с головой.

– Ничего я не хотела, – бормочу, строя из себя саму невинность.

– Ну тогда просто соврати меня, Северина, – идёт напрямик мой нетерпеливый Кактус.

И я постаралась, поддалась на провокацию, показала ему небо в звёздах и даже в алмазах. Это было… как в последний раз. Так, словно завтра не будет – есть только сегодня. И от этого – острее, желаннее, на разрыв, когда чувства искреннее, а удовольствие ярче.

А может, потому что с ним – единственным мужчиной в моей жизни. С тем, кто поселился в сердце – не растоптать, не вырвать, не уничтожить.

Позже мы просто валялись. Лежали на спине, пялились в потолок. Рука в руке, пальцы сплетены. И от этого… ещё лучше. Намного интимнее.

– Я никогда не мечтала управлять бизнесом, – я наконец-то выталкиваю из себя ещё одно откровение. То, что сидит во мне и требует выхода. – А мама и не требовала ничего. У неё получалось со всем справляться самостоятельно. Она у нас была резкая, решительная, волевая. По-мужски целеустремлённая, жестковатая даже. А я… нежный цветок.  Знаешь, что мне нравилось? – спрашиваю у Генки и кошусь: слушает ли? Интересно ли ему? Не зевает ли украдкой?

– Что? – сжимает он мои пальцы, и мне хочется выдохнуть, а потом набрать полную грудь воздуха. Нет, он слушает. Внимательно слушает то, что я рассказываю.

– У нас за городом была дача. И теплицы. Дача – для души, теплицы – для цветов. В какой-то момент мама поняла, что свой товар – это выгодно. Там было кому трудиться, но иногда мы присоединялись. Это как терапия, понимаешь? У мамы рука лёгкая. Что ни посадит – всё растёт. Вот и мне. Нравилось сажать, поливать, заниматься обрезкой. Я до сих пор получаю удовольствие, когда в земле ковыряюсь. Это способ отвлечься, успокоиться, умиротвориться. Я позже поняла: мне от мамы дар передался. Сажаю – и всё принимается, растёт и цветёт.

– Значит наш кактус обязательно примется, – в голосе Генки столько уверенности, что я вздыхаю. Я не столь оптимистична, но всё же надеюсь. Это то немногое, что я берегу. Его Кактус. Наш сын.

А потом мы всё же делаем набег на кухню. Голодные, как два бездомных пса. Но у нас много непозволительной роскоши: и крыша над головой, и матрас надувной. Кровать тоже имеется, но на полу гораздо романтичнее и проще, наверное.

Это как назад в прошлое. А может, и в будущее – сейчас не понять, но мне так хорошо, что на несколько часов я забываю обо всём. И о Святославике с бизнесом, и о вредной Джине. Даже о Юльке с Котей (стыдно признаться!) я тоже почти забываю. Им хорошо. Я точно знаю: все сыты, здоровы, ждут нас.

Могу же я хоть немножечко побыть счастливой? Не думать и не тревожиться? Я вот только что замуж вышла, у меня как бы медовая ночь намечается. О месяце я и не думаю вовсе.

А Генка… ласковый, ходит за мной по пятам. Глаза свои синие бесстыжие жмурит. И чудится мне: плещется в них не только радость, и удовольствие, но и нежность, восхищение, любовь… Я почти поверила в это. Наверное, потому что очень хотелось увидеть.

Глубокой ночью, когда навалилась усталость и начала толкать меня в сон, Крокодил взял мою руку и, полюбовавшись кольцом, выдал:

– Отлично смотрится. Наконец-то Джина перестанет меня доставать, где твоё обручальное кольцо и почему у моей жены нет драгоценностей. Есть повод всё исправить.

И всё. Уши у меня упали на полшестого. Я будто в прорубь с ледяной водой провалилась. Оказывается, всё ради Джины. А я-то думала… Размечталась, дурочка наивная.

– Лучше бы ты молчал, Крокодил! – воскликнула я в сердцах. И даже ударила его кулаком в плечо.

Он таращил на меня сонные глаза, явно не понимая, что только что брякнул лишнее.

Нет. В этот раз я никуда не собиралась убегать. Мне бы надо привыкнуть: КрокоКактус – это такой зверь, у которого что в голову пришло, то и выдал, не стесняясь. Но зато правду. А на правду, как известно, не обижаются.

Я обижалась. Но, как говорится, это только мои трудности.