Читать книгу - "Куртизанка - Дора Леви Моссанен"

— Вы очень яркая, мадам, — говорит Намибия, покончив с перестановкой женщин своего хозяина. — Моим глазам это очень нравится.

— Благодарю тебя, Намибия. Моим ушам очень приятно это слышать.

На кухне жарко. Закопченные каменные стены украшают предметы африканского искусства, на которых изображены женщины, занятые тяжелым трудом на полях, женщины, снующие у очагов, женщины, шинкующие овощи на разделочных досках. На дровяной плите кипит кастрюля, а из-под крышки вырываются струйки ароматного пара. На деревянном столе в центре комнаты разложены специи и приправы — жгучий красный перец, фиолетовый чеснок, черный редис. От бутылочек с уксусом исходит пикантный запах сыра под названием «Святая Алиса Рейнская» или, может быть, запах свернувшегося творога. Намибия приподнимает крышку кастрюли. От резкого запаха меня едва не выворачивает наизнанку.

— Что ты готовишь?

— Бараньи мозги, красную свеклу, крапчатый горох и корень сельдерея под соусом cachat d'entrechaux. He думаю, что это для вас. Хозяину нравится острая пища. Но для вас я приготовлю кое-что, что придется вам по вкусу, мадам. — Он бросает взгляд в мою сторону и шепчет: — Острая пища наверняка изменит цвет ваших волос. — Но потом на лице у него появляется задумчивое выражение, и он добавляет: — Вы очень хрупкая и нежная, мадам. Вам следует быть осторожной. Берегите себя.

— Хорошо, Намибия, обещаю, если ты, в свою очередь, окажешь мне услугу.

— Да, мадам, для вас — что угодно, что только пожелаете, — повторяет он со своим благозвучным африканским акцентом.

— Отведи меня на рудник хозяина.

Он краснеет, отчего его кожа становится еще более темной. Он машет рукой в сторону незнакомой ему вселенной за окнами.

— Я не хочу вести вас туда. И вам не следует туда ходить.

— Мы сохраним это в тайне, которую будем знать только мы вдвоем.

— Нет, нет, даже в этом случае, пожалуйста, нет. Я — честный слуга, а не какой-нибудь похититель бриллиантов. Я уважаю землю, — произносит он с таким видом, словно приносит клятву верности своим предкам.

Металлический лязг, донесшийся от ворот, заставляет его броситься из дома навстречу своему хозяину.

Я тоже покидаю кухню с ее незнакомыми запахами и направляюсь следом за Намибией. Я пересекаю коридор с танцующими женщинами и вхожу в незнакомый холл. На пороге я замираю, оцепенев от страха, неподвижная и онемевшая, как портреты вокруг меня. Я окликаю Намибию.

— Я здесь, мадам Симона, сначала поверните налево, потом сразу же направо, на пол-оборота… — Я хватаюсь за путеводную нить его голоса и иду на источник звука. — Идите быстрее! Прямо к спальне монахинь, а потом прямо по главному вестибюлю. Хозяин ждет.

Нетвердым шагом я пробираюсь в вестибюль и наталкиваюсь на месье Жан-Поля Дюбуа, расширенные зрачки которого заполнили глазницы. Руки у него дрожат, промокшая от пота рубашка прилипла к телу.

Я бегу к нему, встревоженная, но в то же время исполненная какой-то надежды. Я молилась о том, чтобы с ним произошла именно такая перемена — чтобы он дрожал, обливался потом, оказался выбит из колеи и чтобы его страшные глаза не смотрели бы на меня с таким выражением. Взмахом руки он отсылает меня прочь, бормоча что-то о том, что сначала ему нужно принять ванну. Спотыкаясь, он выходит в коридор, чтобы скрыться в salle de bain[54]*.

Намибия снова бросает взгляд в мою сторону.

— Что такое случилось с хозяином, мадам Симона?

— Не знаю, Намибия.

— Симона! Симона! — окликает меня месье Жан-Поль Дюбуа, и голос его резонирует от стен, эхом отражаясь от высоких потолков. — Идите сюда! Быстрее!

Salle de bain — это сплошной камень, пар и стойки из известняка. В самом центре парной на мраморной плите выгравирована крутобедрая горгона Медуза. Под световым окном располагается бассейн, облицованный золотыми пластинами. При моем появлении месье Жан-Поль Дюбуа поднимается из ониксовой ванны, сделанной в форме львиной лапы. Он стряхивает с себя воду, мышцы у него на груди рельефно играют, совсем как у Айгайона, морского бога. Он отшвыривает в сторону полотенце, которое я ему протягиваю. Грудь у него бурно вздымается, подрагивают напряженные руки и ноги, и он подхватывает меня и усаживает на каменный выступ. На полукруглом потолке собираются капельки пара и срываются вниз, нам на плечи. В наступившей тишине плеск воды в унисон вторит шуму крови у меня в ушах. Я ощущаю спиной его мощную эрекцию, он крепко держит меня руками за талию, но всемогущий месье Жан-Поль Дюбуа сейчас находится в самом уязвимом положении. Я поворачиваюсь к нему лицом и обхватываю его ногами. Я выпускаю на волю свои духи. Их запах наполняет насыщенный влагой воздух. Пусть они утолят жажду в его пересохших зрачках, напоят его обезвоженные клетки. Мой палец начинает движение от его затылка, касается жилки вожделения, спускается вниз по его позвоночнику, ласкает лесенку из чувствительных узелков, достигая его достоинства — свидетельства его мужественности, которого не касалась еще ни одна женщина. Крохотные пульверизаторы на кончиках моих пальцев опьяняют и возбуждают его, мои пурпурные духи отправляют в плавание туда, где я потребую от него ответа. Наслаждаясь ароматом собственных духов, не сдерживая более свои неутолимые пальцы, я ускользаю в другой мир, к другому мужчине, в восхитительное забытье, пропитанное дразнящими запахами кардамона и мускатного ореха, и оказываюсь посреди персидских гор, повисших между небом и землей, где больше нет никого, кроме нас двоих.

Месье Жан-Поль Дюбуа шепчет мне на ухо нечто неразборчивое, и стук его сердца так близко от моего кажется мне оскорбительным. Его зрачки теряют свой стальной блеск, и белки заставляют его глаза казаться добрее.