Читать книгу - "Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек"

– За что и получил потом благодарность.

– Вот так уж прошлый султан умел благодарить. Но я ведь не по его делам ходатай, да и вряд ли ему там, где он есть сейчас, какие-то ходатаи требуются. Мне о нынешнем султане кое-что понять нужно.

Плести змеиные кольца, паучьи сети сейчас толку не было. Янычарский ага должен сразу ощутить в Догане родственную душу, признать, что тот – свой: воин, какими-то непонятными для него путями угодивший в дворцовые палаты, но простой и прямой, как копейное древко.

– Ну и при чем тут мой покойный друг Жанхот-адыгэ? – Янычар снова огладил седые усы. – А тем паче я сам?

– Да кто ж еще при чем, почтенный? С Жанхотом, эх, я не успел познакомиться еще тогда, как-то нас мимо друг друга пронесло… но ведь только он и был наставником не только прошлого султана, а и нынешнего тоже, так ведь? И у кого мне еще хоть что-то пытаться вызнать, как не у старого друга этого наставника?

– Что вызнать? – повторил ага уже по-честному озадаченно.

– А вот что вспомнишь, то и хорошо будет. Даже если и вспоминать-то почти нечего. – В голосе Догана явственно звучала досада. – Сам знаю, что султан, в бытность свою шахзаде, воинскими занятиями себя не очень-то изнурял. Но хоть что-нибудь было же? Нынче его ведь в любом случае надлежит превращать из отрока в мужчину. – Тут Доган, будто лишь теперь вспомнив о валиде, коротко оглянулся на нее и заговорил тише: – А с чего начать, только Аллаху ведомо. Женщина считает, что с женщин, но вот я что-то сомневаюсь… Неужто ты скажешь, что память о воинских упражнениях и первом наставнике этому послужит хуже?

Прием был нехитр, но он сработал.

– Дураком я буду, если такое скажу, – важно произнес старый янычар. И украдкой покосился на Кёсем.

– Так. А теперь нам, глупым женщинам, надлежит отойти подальше, – прошептала Башар. – Что у тебя в рукаве – зеркальце? Смотрись в него, ступай с ним к окну, где светлее, а я буду помогать тебе за внешностью твоей безупречной ухаживать.

– Да ты уж совсем дурой хочешь меня перед этим воякой выставить, – невольно улыбнулась Кёсем, – так тоже нельзя…

Из правого рукава она достала не зеркальце, а кара-даш, черный сланцевый грифель в серебряной оправе, и дефтер, небольшую книжицу для записей. Со всем этим тоже было уместно отойти к окну.

* * *

Основное неудобство было в том, что именно глаза и память Башар сейчас требовались. То, что они искали, она в свое время рассмотрела лучше, чем Доган.

– Он и вправду, получается, со мной поехал: как охранник, казначей, ну и вообще как мужчина, черкесские князья ведь с бабой дела вести не станут, – объяснила она подруге. – Только от сабли на поясе там, случись что, пользы было бы чуть, от золота… ну, мы с собой в наличной монете не так уж и много везли. Главное было понимать, что говорят вокруг. И скрыть ото всех тамошних, что их понимаешь.

– А ты когда черкесский язык выучить успела? – поинтересовалась Кёсем. – И какой это для тебя вообще язык по счету?

– Да не помню уже, – отмахнулась Башар, отвечая сразу на оба вопроса.

Ездили они договариваться о выкупе пленных. Это было в те тяжкие годы, когда султан Мурад вдруг провозгласил, что Оттоманской Порте более не нужны ее подданные, попавшие в плен или захваченные в иноземное рабство: ведь они, не сражаясь до конца, до смерти, тем самым предали Блистательную Порту. Значит, и спасать, выкупать, обменивать никого не нужно, более того – даже преступно!

Те, кто ходил под рукой дворца, роптали («Еще бы повелитель восход солнца запретил!»), но им приходилось повиноваться… или прибегать к услугам таких, как клан Крылатых. К счастью, дворец Топкапы мог у клана лишь просить что-либо, а не приказывать, да и то – если вообще знал о его существовании. Мурад не знал. Но пока он сидел на троне, Крылатым приходилось действовать с дополнительной оглядкой.

А для пши, мелких горских князьков с северного берега Кара-Дениз, пленноторговля – испокон веков один из главных способов пополнения богатств. Но честь для них еще дороже. И когда уже намеченная сделка вдруг сорвалась из-за приказа султана, который им не владыка, совет князей постановил считать это оскорблением. До султана им было не дотянуться, а вот пленники, находившиеся в их руках, должны были ответить головой.

Запросто могли лишиться головы и посредники, все-таки прибывшие, вопреки султанскому указу, заново договариваться о выкупе.

– Ты не ужасайся так, подруга, – без волнения сказала Башар, услышав, что у Кёсем на миг пресеклось дыхание. – На том стоим. Как видишь, вернулись с головами на плечах, а вдобавок еще с почетом и прибылью. Ну и с подданными твоего сына, которые, может, ему не нужны, но нужны их семьям.

– Не говори мне о нем, – ответила Кёсем. И вдруг погладила Башар по щеке.

– Это что за нежности, подруга? – удивилась та. Такого меж ними не водилось даже в ту пору, когда они были девочками Сафие-султан.

– Ничего не нежности. Просто вот подумала вдруг: твоя голова… твоя золотая голова, все знания, что в ней, все прочитанные тобой книги и выученные языки, все…

– А голова моего мужа что, менее ценна? – мгновенно окрысилась Башар. – Или голова его брата, твоего…

– Молчи.

Кёсем обняла ее, и они долго стояли так, не говоря ни слова.

– Если же ты горюешь о золоте, которым начинена моя голова, – вдруг абсолютно спокойно сказала Башар, отстранившись, – то на что я и могла бы его потратить с большей прибылью, уж прости за купеческий подход, подруга? Хорошим делом занята, самым лучшим, что только может быть. Муж жив, любим и счастлив. Все, кого я люблю, любят меня. Дети умными выросли и тоже хорошим делом заняты. Уже и первые внуки есть, двое близняшек. – Она вдруг с удивлением осмотрела себя, ощупала свою фигуру, по-девичьи стройную, как и у Кёсем, покачала головой: мол, надо же – до возраста бабушек дожили, а все прежние, соблазнительные для мужского взгляда! – И много людей спасено, которые без этого сгинули бы. Так что мир стал хоть капельку лучше. Да не капельку – заметно стал! Так чего и желать еще, подруга?

Кёсем не произнесла ни слова в ответ.

– Это еще что такое? А ну-ка держись, валиде! – на сей раз уже Башар успокаивающе погладила свою подругу по щеке, а когда отняла руку, ладонь ее была мокра. – Всякий раз, как захочешь разнюниться, напоминай себе: «Бабушка Сафие сейчас наверняка смотрит на меня с небес!» – и что же, по-твоему, она о тебе подумает?

– Ничего не подумает. Просто плачет, наверно. – Кёсем-султан, могущественнейшая из владычиц этого мира, с трудом заставила себя улыбнуться сквозь слезы. – Как и мы с тобой…

* * *

– В ту пору шахзаде Ибрагим, конечно, малым птенчиком был, но вдобавок он был еще и совсем невысокого полета птенчиком. – Янычарский ага вновь оглянулся, далеко ли валиде. – Если ты понимаешь, о чем я.

– Как не понять… – вздохнул Доган. – Так чему его Жанхот учил-то?