Читать книгу - "Королева Виктория - Виктория Холт"

Какие это были прекрасные дни! Я не могла поверить своему счастью — я замужем за самым совершенным, дивным человеком. Красота Альберта восхищала меня. Мы любили друг друга пылко и нежно, и мне никогда в жизни не было так хорошо.

Альберту очень понравился Виндзор. Он любил природу. Он знал названия всех деревьев и растений. Когда мы гуляли, Альберт много рассказывал мне о них. Чтобы его не обидеть, я старалась делать вид, что меня это очень интересует.

Как-то он сказал, как приятно ложиться рано и вставать рано по утрам. Он уже и раньше говорил мне, что танцы до полуночи — глупое занятие.

— Но Альберт, — возражала я. — Я люблю танцевать, и после полуночи всегда бывает веселее.

— Но тогда ты не чувствуешь себя бодрой по утрам. А рано утром лучше всего работается.

— Я заставлю тебя изменить это мнение, — сказала я. — Я бы хотела танцевать с тобой до двух часов утра. Он так испугался, что я начала понимать, что наши вкусы немного разнятся.

Лецен была в Виндзоре вместе с нами. Я заметила, что она несколько изменилась. Я поняла, что Альберт и Лецен не испытывают расположения друг к другу.

Лецен почти все время вела себя суетливо. Я полагаю, ей хотелось, чтобы Альберт знал, как она мне предана и как поддерживала меня всегда.

К нам приезжали гости, и, конечно же, нас навестил мой обожаемый лорд Мельбурн. Я была так рада его видеть! Он сказал, что супружеская жизнь пришлась мне явно по вкусу, и был рад за меня.

Он рассказал, что моя мать собирается выехать из Букингемского дворца. Лорд Мельбурн надеялся, что ганноверский король позволит ей занять его апартаменты в Сент-Джеймском дворце.

— Он никогда там не живет, — сказал лорд Мельбурн. — Но его величество проявил твердость и отказался уступить свои покои.

— Боюсь, что если мама останется в Букингемском дворце, то могут возникнуть проблемы. Правда, Альберт считает, что наши осложненные отношения с мамой из-за того, что я слишком с ней сурова.

— Значит, он не понимает ситуацию.

— Да. Но я пыталась объяснить ему.

— Я советую вам снять для герцогини Ингестри-хаус на Белгрейв-сквер. Он сдается внаем за 2000 фунтов в год. Может быть, позже найдется более подходящая резиденция, но, я полагаю, вашему величеству угодно, чтобы переезд состоялся поскорее. Следует ли мне начать переговоры?

— Пожалуйста. Я просто не могу, чтобы она вызывала разногласия между Альбертом и мной.

Мы вернулись в Лондон. Как я любила все, что мы делали вместе, — кататься верхом, гулять, а уютными вечерами разыгрывать дуэты. Нас часто навещал Эрнст. Я заметила, что братья очень привязаны друг к другу. Иногда у нас бывали танцевальные вечера. Альберт танцевал прекрасно, но он всегда рано удалялся. Несмотря на то, что мне хотелось потанцевать побольше, я уходила вместе с ним.

Теперь, оглядываясь назад, я вижу, как мы были непохожи, и как много недоразумений возникло между нами по моей вине. Альберт был слишком хорош. Я помню, как лорд Мельбурн сказал однажды, что со святыми труднее иметь дело, чем с грешниками, потому что святые хотят, чтобы все походили на них, тогда как грешники ничего не имеют против святых, если только те не мешают им предаваться удовольствиям. Он добавил:

— Мне всегда казалось, что есть большая доля истины в старой поговорке: «В самом худшем из нас есть немного хорошего, и немного плохого в самом лучшем, и лучшим из нас не подобает критиковать остальных».

Мне это показалось очень смешным — и справедливым, — и я громко засмеялась. Когда я громко смеялась, Альберт смотрел на меня — не то чтобы осуждающе, скорее снисходительно, как на ребенка, чей проступок сам по себе мил, но нуждается в исправлении.

Я полагаю, дело было в том, что мы получили различное воспитание. Альберта обожали его бабушки и воспитали его в строгих лютеранских обычаях и правилах. По характеру он был серьезен. Он был талантлив и хотел использовать свои таланты. Он менее всего подходил на роль супруга королевы. «Рано ложиться, рано подняться — значит ума набраться» — был один из его любимых афоризмов. Он не мог понять, почему я любила засиживаться до полуночи. Он много чего во мне не понимал: моей преданности лорду Мельбурну и моей горячей любви к Лецен. Он был в ужасе, когда услышал, что я зову ее Дэйзи.

— Не может быть, чтобы ее так звали.

— На самом деле ее зовут Луиза.

— Тогда почему ты называешь ее Дэйзи?

— Мне хотелось дать ей какое-то особое имя. Она была особенным человеком в моей жизни. Мы с ней прекрасно проводили время, и, когда мне было плохо, она всегда могла утешить меня. Временами с мамой было очень тяжело жить. Ты знаешь, она заставляла меня носить ожерелье из остролиста под подбородком.

— Я уверен, что бы она ни делала, она считала, что это для твоего же блага.

— О нет, для ее собственного блага.

Альберт промолчал. Он считал, что говорить непочтительно о родителях было также грешно, как говорить непочтительно о Боге.

Он находил, что Лецен слишком много забрала власти в свои руки. Он, вероятно, заметил то упрямое выражение, которое всегда появлялось на моем лице при упоминании о Лецен. Она, в свою очередь, иронически отзывалась о нем. Она напомнила мне, как я любила танцевать.

— Я помню, как вы веселились до трех часов утра.

— И я тоже, Дэйзи. Было так весело, правда?

— Я любила видеть вас такой красивой в бальном платье. Вы слишком много стали читать теперь, моя дорогая. Вы не должны утомлять глаза.

— Альберт очень интересуется литературой.

— Вам нужно больше бывать на свежем воздухе.

— Альберт находит свежий воздух очень полезным.

— Ведь мы же не хотим превратиться в книжного червя. Это совсем не пойдет моему бесценному ангелу.

— Кем бы я ни стала, я всегда буду вашим бесценным ангелом.