Читать книгу - "Яд в крови - Наталья Калинина"

— Скоро приедет твой муж. Теперь, когда… — Николай Петрович хотел сказать «ее больше нет», но вовремя спохватился и ловко выкрутился: — у вас родился сын, я думаю; он, наконец, остепенится.

— Он устраивает меня таким, какой есть, — тихо сказала Маша. — Я ведь тоже не подарок. Дима наверняка чувствует, что я его не люблю. Он чуткий.

— Как же ты можешь, не любя… — начал было Николай Петрович, но Маша его перебила:

— А как ты мог с моей мамой? Ведь она тебя никогда не любила. Неужели ты про это не догадывался?

— Мне казалось, она меня любит, просто я всегда считал ее странной женщиной. Наверное, это было большой ошибкой, что я на ней женился.

— Нет, папочка, нет. — Маша протянула руку и погладила его по щеке. — Ты всегда очень любил нас обеих, я знаю. Ну а тех женщин, которые у тебя были, ты… ты никогда не принимал всерьез. Правда?

— Тебе и про них известно? — Николай Петрович покраснел. — Я был тогда таким дураком и во всем подражал Сан Санычу. Прости меня, доченька.

— Мне не за что тебя прощать. Да и не мне тебя осуждать.

Маша усмехнулась и прищурила глаза.

Ей очень хотелось сказать Николаю Петровичу, что маленький Ян (в метрике его записали Иваном Дмитриевичем Павловским) его родной по крови внук, но почему-то казалось, что это известие Николая Петровича не обрадует, а, напротив, расстроит. И она промолчала.

Николай Петрович встал, поцеловал Машу в лоб и сказал:

— Поеду к ней. До свидания.

Он на самом деле поехал на кладбище.

Устинью похоронили на Ваганьковском. Из Ленинграда приехала Амалия Альбертовна, которая взяла на себя хлопоты по организации поминок. Муж и сын были в плавании, и она всю свою заботу и нежность отдавала теперь этому с виду суровому мужчине, которого с первого взгляда почему-то невзлюбила, сейчас же, видя его неподдельную скорбь об усопшей, как-то незаметно для себя смягчилась.

На поминки пришли Павловские с женой, кое-кто из сослуживцев Николая Петровича (в основном подчиненные и все без исключения женского пола). Амалия Альбертовна, выпив водки, плакала навзрыд, и Женя отпаивала ее на кухне валокордином и крепким чаем. Как ни странно, но Женя не знала, что красивый рослый юноша, часто бывавший у них в доме, — сын ее хозяйки. Дело в том, что сложные перипетии воссоединения матери и сына совпали с бурным романом Жени и постового милиционера.

Смуглокожая дама с высокой растрепавшейся прической твердила между всхлипами: «Он теперь мой, но, видит Бог, я тут ни при чем» или «Мой мальчик, мой мальчик, я всегда с тобой», и Женя решила, что она попросту перебрала. Как вдруг дама перестала всхлипывать и, уставившись на Женю круглыми сердитыми глазами, спросила:

— Они обнимались и целовались, когда он к вам заходил?

— Кто? — не поняла Женя.

— Разве ты ничего не знаешь? Ну, мой сын и твоя хозяйка.

— Ваш сын?

— Да, мой сын. Ты что, с Луны упала?

— Я не видела, чтобы они… целовались. Марья Сергеевна была женщиной очень строгих правил, царство ей небесное, — сказала Женя, самым искренним образом обидевшись за хозяйку.

— О, mamma mia! — вырвалось у Амалии Альбертовны. — Ты что, совсем глупая или прикидываешься? — Она снова всхлипнула. — Понимаешь, она… она хотела отобрать у меня сына. — Лицо Амалии Альбертовны сморщилось, из больших черных глаз выкатились две крупных слезы. — Я так… так ревную его к ней!

И тут Женя вспомнила, что ее хозяйка всегда как-то странно смотрела на этого парня — то ли с сожалением, то ли виновато. Однажды Женя вошла в столовую и невольно задержалась на пороге, увидя такую картину: они сидели рядышком на диване, и хозяйка гладила руку Ивана, а потом вдруг поднесла к своим губам и поцеловала. Он быстро отдернул руку и явно смутился. Что было дальше, Женя не знает — она поспешила выйти в холл.

— Он остановился у Машеньки, но, когда ее забрали в больницу, переехал к нам, — сказала Женя и обиженно поджала губы. — Я его почти не видела — он даже ночевал в больнице. Это когда наша девочка была при смерти.

— Ненавижу! — вдруг воскликнула Амалия Альбертовна и стукнула изо всей силы по столу своим маленьким кулачком. — И ее ненавижу! Какая она ему сестра? Это она прятала его. Она его околдовала. Никакой цыганки не было — она хуже любой цыганки!

Женя навострила уши. Она знала, Иван попал в какую-то историю, из которой его вызволила Маша, знала и о трагической гибели какой-то родственницы, которую всей семьей горячо и долго оплакивали. Но вот о том, что Маша прятала Ивана, Женя ничего не знала — Маша в ту пору в этой квартире не жила. Интересно, очень даже интересно.

— А где она могла его прятать? Она же замужем, и муж бы обо всем догадался, — рассуждала вслух Женя.

— Какая ты наивная. Хотя я тоже не сразу поняла. Они разыграли такой спектакль. — Амалия Альбертовна прижала ладони к груди и возвела к потолку свои заплаканные глаза. — Вполне возможно, что ребенок… — Она осеклась, вспомнив, что разговаривает всего лишь с домработницей. — Я хочу сказать, что ребенок у Маши родился недоношенный, но это совсем не страшно — я тоже родилась на две недели раньше, а живу, не жалуюсь. — Амалия Альбертовна вымученно улыбнулась. — Ладно, я пошла к гостям. Думаю, пора подавать чай.

Женя любила своих хозяев, но не настолько горячо, чтобы отметать наотрез все плохое, что о них говорят. Она была доброй, но испорченной женщиной, готовой лечь в постель практически с любым мужчиной. А потому считала, что так делают или по крайней мере хотят делать все без исключения женщины. Ставя на столик-каталку чайную посуду, варенье, конфеты и прочее, она размышляла над услышанным и пришла к выводу, что Иван был любовником ее покойной хозяйки, Марьи Сергеевны Соломиной, а потом бросил ее и увлекся Машей, которая (Господи, прости мою душу грешную — Женя даже перекрестилась, хоть и не верила в Бога) забеременела от него и сейчас родила ребенка. А хозяйка — у Жени мороз пробежал по коже, когда ей пришло это в голову, — очень ревновала его к собственной дочери и, чтоб не мешать им, да и с горя тоже, бросилась под машину. Женя прослезилась, ибо это было так похоже на заграничное кино, на которое ее недавно водил любовник-милиционер.

«Что значит благородные люди, — думала она, осторожно выкатывая в столовую нагруженный столик. — А я, когда меня Петька бросил, даже слезинки не проронила. Да что, мало вокруг этих вонючих палок, что ли? За моей хозяйкой кто только не увивался — своими глазами видела, как один толстый ей под юбку лез, а она его по руке. А ведь он, кажись, начальник над Петровичем… Эх, Марьюшка, ты моя, Марьюшка, ну стоило из-за какого-то мальчишки лишать себя жизни?..»

Дима проговорился почти сразу, хоть его и предупредили родители. Он уже успел хлебнуть с дороги коньячку, заскочить в магазин за гвоздиками, позвонить из автомата знакомой девчонке, чтоб ждала вечером — Маше теперь наверняка долго нельзя будет заниматься любовью, да и до этого она его к себе не подпускала целых три месяца, ссылаясь на то, что это вредно для будущего ребенка.