Читать книгу - "По праву крови - Ксения Родионова"

старалось выглядеть, как овца. Её шерсть теперь была спутанной массой, похожей на статические помехи, из спины прорастали костяные шипы, пульсирующие зелёным светом. Её глаза — вернее, две впадины, где они должны были быть — теперь вмещали десятки щупалец с пародией на глаза улитки на конце каждого. Она не рычала. Она вибрировала, и от этой вибрации снег под её копытами то превращался в лёд, то прорастал той самой больной травой.

— Клетки, готовьсь! — скомандовал сержант Дарлан, и его голос, усиленный крошечным сигилом у горла, прокатился по полю, чёткий и металлический.

Ловчие вышли вперёд. Их движения были отточенным танцем. Они не целились в тварь, они завладевали пространством вокруг неё. Камни на их церах вспыхивали, и в воздухе возникали сложные геометрические фигуры из сияющих линий, формируя магические клетки, чьи стенки не столько физически ограничивали, сколько стабилизировали реальность внутри себя, создавая участок мира, подчиняющегося привычным законам.

Цепные двинулись следом. Их задача была самой опасной — отвлечь, спровоцировать, заманить. Один из них, рослый инквизитор Рорх с тяжелым щитом, испещрённым сигилами подавления, ударил им о землю. Волна упорядоченной силы покатилась к твари. Та отреагировала мгновенно, но не атакой. Вместо этого её форма задрожала, исказилась, и на месте овцы на мгновение возникло подобие человека с чрезмерно длинными руками и ровной, как яйцо, головой без лица. Эфирный пискнул, как птенец, после чего его звук взлетел до крещендо в пробирающем до костей блеяние. Другие цепные вгоняли в землю вокруг стабилизирующие колья. Тварь рассыпалась в клубящуюся массу. Попытка понять, мимикрировать под угрозу.

— В клетку, теперь! — рявкнул Дарлан.

Ловчие синхронно свели руки. Сияющие геометрические фигуры сомкнулись вокруг эфирного. Раздался оглушительный визг ярости и голода. Реальность внутри клетки забушевала: снег вспыхивал и гас, трава росла и умирала за секунды, сама плоть твари металась между десятком обликов — зверя, человека, клубка щупалец, растения. Она пыталась съесть клетку, поглотить её энергию, чтобы утолить вечный голод разорванной сущности.

Но клетка держалась. Сигилы ловчих пылали, церы на их поясах тускнели одна за другой, питая барьер. Цепные приблизились, нацелив на тварь короткие жезлы со знаками усмирения.

— Удерживать! — кричал Дарлан. — Не давать ей концентрироваться!

Один из жезлов коснулся мечущейся формы. Сигил на его конце вспыхнул ослепительно белым светом. Визг сменился низким гулом, искажения внутри клетки замедлились. Тварь начала оседать, терять форму, как потревоженное тесто, сжиматься в шар клубящегося, нестабильного света, пронизанного тенями. Принудительный возврат в исходное состояние.

То же самое происходило и с двумя другими эфирными, которых заманили и усмирили люди сержанта Волчека. Те две твари, видимо, испытав поражение первой, быстро сдались, если можно это так назвать. Мы не получали доказательств того, что эфирные обладали разумом, ведь они были лишь осколками раздробленной сущности. Однако, они, казалось, не собирались сопротивляться после пленения первой.

Вскоре на замёрзшем поле остались лишь три пульсирующих сферы, заточённые внутри сияющих тюрем. Они тихо звучали, издавали едва слышный гул, от которого слезились глаза и слегка подташнивало.

Инквизиторы, тяжело дыша, опустили оружие. Никто не улыбался. Лица были усталыми и напряжёнными. Рутинная работа по водворению куска чужого мира ему клетку теперь только утомляла, не давая прежнего азарта от охоты.

Сержант Дарлан подошёл к одной из сфер, его детектор щёлкал и трещал.

— Стабильны. Готовы к отправке в Исследовательский центр, — он отдал рапорт мне, как старшему по званию, но без тени эмоций.

(Молодец! Заслужил похвалу.)

Я кивнул, чувствуя слабый, почти неосязаемый зуд связи на задворках сознания. Она реагировала на это место, будто признав знакомое. Подобное к подобному.

Ловчие активировали переносные контейнеры — массивные цилиндры, покрытые сдерживающими сигилами. Сферы одна за другой были втянуты внутрь с тихим свистом. Гул прекратился. Стало тихо.

Оставалось лишь мёртвое поле, усеянное следами копыт и когтей. Дарлан и Волчек, будучи ликвидаторами, принялись восстанавливать реальность, насколько это возможно. Не от всех аномалий удавалось избавиться. Их следы так или иначе отравляли землю. В данном случае они смогли исправить временные искажения, что уже было большим успехом. Трава упала пожухлами стеблями в грязь от растоптанного снега, а трупы животных остались трупами, неподвижно вмерзающими в эту грязь.

Мы уже готовились к отбытию, загрузили контейнеры в грузовой отсек экипажа, бойцы устраивались в кабине, когда на меня обрушилось чудовищное давление. Я инстинктивно приготовился к нападению ещё одного эфирного. Только больше никто не подвергся этому воздействию. Сперва на меня даже не обратили внимания. Грудь сжало в тиски. Я безрезультатно пытался вдохнуть, когда жар волной проскочил по телу, в венах словно разлили огонь. Сигил на спине раскалился. Я даже не заметил, как меня подхватил Волчек, стоявший рядом.

— Капитан! — встревоженный голос доносился издалека. — Что происходит?

(Кто бы знал!)

Глубоко внутри на грани перехода между мирами оно металось в агонии. Оно звало на языке, которого ни я, ни кто-либо другой не мог понять, но зов был громким. Рука сама чертила на земле неизвестный символ. Ткань реальности лопнула, и разрыв сожрал меня.

Зрение отказало первым, ослеплённое отсутствием всяких понятий об оном. Затем слух. Его застилал плотный гул, который был тишиной и криком одновременно, фундаментальным шумом мироздания, в котором тонули любые другие звуки.

Я падал. Летел. Был вывернут. Переделан под устройство нового мира, чтобы видеть и ощущать.

Открылось то, что скрывалось за занавесом. Реальность сущностей.

Это не было местом. Это было состоянием. Бесконечность, лишённая пространства. Вечность, не знающая времени. Здесь не было верха и низа, земли и неба, только бесформенное кишение смысла, лишённого всякой логики. Цвета, которых человеческий глаз не различит, рождались и умирали во вспышках, что могли бы быть мыслями непостижимых существ. Геометрия искривлялась в формы и структуры, которые были одновременно и кристаллами, и плотью, и песней. Я чувствовал, как мой разум, заточённый в черепную коробку и привыкший к трём измерениям, трещит по швам, пытаясь охватить это.

Они были повсюду. Сущности. Одна напоминала клубящуюся туманность, в центре которой пульсировала звезда, что была глазом и ртом, и раной одновременно. Другая состояла из бесконечной спирали лезвий, вращающихся в такт пульсации пространства. Третья была просто идеей, воплощённой в нечто, что могло бы быть названо формой, будь у формы возможность вызывать в наблюдателе сразу звук, видение геометрию, тактильное воздействие и горький вкус тлена.

Их было бесчисленное множество. Они плавали в этой бесформенной пустоши, не видя ни друг друга, ни меня, как киты в отдельных океанах вселенной. Они не были враждебны.