Читать книгу - "После поцелуя - Карен Рэнни"

Когда человек может не волноваться, не переживать и имеет возможность расслабляться, страсть достигает наивысшей точки.

Из «Записок» Августина X

Театр был так ярко освещен, что могло показаться, будто там начался пожар.

Выйдя из кареты, они едва избавились от навязчивых уличных торговцев, которые сопровождали их до дверей театра. Молодые девушки продавали апельсины, цветы и спички; Две или три дамы постарше задирали юбки с одной стороны, чтобы продемонстрировать свои ноги, – явно проститутки. Но они не были единственными из тех, кто этим вечером торговал чем-то или выпрашивал у прохожих монетки. Были на улице и карманные воришки, и изуродованные ветераны войны, и маленькие мальчики, предлагавшие подмести улицу или помочь женщинам пройти по грязи.

У входа в театр, на лестнице и в театральных коридорах народу толпилось не меньше, чем на площади. Несколько человек поздоровались с графом Монтрейном. В ответ он лишь быстро улыбался и приветственно помахивал рукой. Хоторн намеренно не останавливался поболтать со знакомыми, чтобы не представлять Маргарет. В последние минуты он явно переживал из-за того, что не знал, как это сделать, не смущая ее, ведь Маргарет не была графу ни родственницей, ни невестой. А если он не объяснит, кто, она такая, или назовет ее своей приятельницей, то понятно, какие мысли это вызовет у его знакомых – наверняка всем придет в голову что-то недозволенное. Вот и выходило, что даже если он из вежливости не назовет ее своей любовницей, все равно все именно об этом и подумают, однако его отказ представлять ее приводил к такому же результату.

Чем выше они поднимались по лестнице, тем реже становилась толпа. Люди расступались при виде Монтрейна и Маргарет, словно кто-то уже успел предупредить их о появлении странной пары. Несколько человек повернулись и, ничуть не таясь, глазели им вслед.

Как только они вошли в ложу, Маргарет села в кресло. Она молчала, казалось, происходящее не задевало ее. И если даже ей было неприятно чувствовать на себе взгляды множества людей, по ее виду это было незаметно. Зато граф Монтрейн обратил внимание, что все головы постепенно поворачиваются в их сторону. Вскоре на них было устремлено уже столько заинтересованных глаз, что Хоторн не сомневался: после спектакля постановку «Макбет» будут обсуждать меньше, чем его и Маргарет.

– Ты раньше бывала в «Ковент-Гардене»? – спросил он у своей спутницы.

Взглянув на Хоторна, Маргарет кивнула:

– Несколько лет назад я тут смотрела «Дона Джованни».

– И тебе понравилось?

– Мне тогда показалось, что лучше бы пьеса шла на итальянском, – вымолвила Маргарет. – Как-то странновато было слушать ее по-английски.

Опять при виде ее улыбки Монтрейн почувствовал, как заныли его чресла, – это недопустимо! Получается, что ему, кроме постели, ничего не надо. Отвратительно! Еще не хватало выставить себя развратным дураком перед тысячами заинтригованных зрителей. Хоторн заставил себя смотреть на сцену и сосредоточиться на мыслях об очередном шифре, а потом – на полиалфавитном коде замещения.

Публика принялась сплетничать. Перешептывание зрителей, передаваемое от одного человека к другому, легким ветерком понеслось по залу. Похоже, граф Монтрейн недооценил и общественный интерес к его фигуре, и вероятную болтливость портнихи.

Маргарет упрямо смотрела на сцену. На ее лице застыло выражение решимости, к которой примешивалась изрядная доля испуга. «Что это? – спросил себя Хоторн. – Смелость или способность при любых обстоятельствах не сворачивать с выбранного пути?»

До сих пор Монтрейну было некого защищать. Его сестры всегда держались вместе и при необходимости защищали друг друга. У Маргарет же не было ни титула, заставившего бы публику относиться к ней с уважением, ни родных.

Внезапно Монтрейн вспомнил ее слова: «Мне надо показать себя, чтобы найти следующего покровителя». Настроение графа мгновенно упало. Он не сделал ничего, чтобы огородить ее от пересудов и критики. Какого черта он раньше не понял, к чему приведет их появление в театре?!

«Потому что ты не дал себе труда подумать головой, Майкл», – шепнул внутренний голос. Граф Монтрейн криво усмехнулся.

Он всегда считал, что знает наперечет все свои недостатки, отмечает ошибки и старается уменьшить количество тех и других. И вдруг случилось так, что ему неожиданно стало известно еще об одной черте собственного характера, которая ему решительно не нравилась. В своем высокомерии он думал только о себе, о своих желаниях. Ему даже в голову не пришло подумать о том, как Маргарет будет себя чувствовать в сложившихся обстоятельствах. Высокомерие имеет цену, и за него надо платить. Вот только, к сожалению, он пока не получил счета.

Ложа графа Монтрейна находилась справа от сцены – ее выбирали с таким расчетом, чтобы было лучше видно артистов, а не сидящих в зале зрителей. И все же Хоторн понимал: до тех пор, пока в зале не погасят свечи, они с Маргарет будут в центре внимания.

– Я рассказывал тебе когда-нибудь о герцогине Уилтшир? – спросил он.

– Нет, – ответила Маргарет, поднимая на графа глаза. – Не рассказывал.

– Это старая капризная дама со странностями, которая буквально помешана на диете из капусты и репы, – начал Хоторн. – Однако никто ни разу не осмелился сказать ей, что ее общество невозможно выносить больше нескольких минут. Граф Стоунбридж настолько пристрастился к портвейну, что не может прожить без него и часа. Маркиз Бинсноубл с ума сходит по своим мопсам. Он то и дело целует их прямо в нос и требует, чтобы собаки повсюду сопровождали его.

На лице Маргарет появилось какое-то новое выражение, сильно отличающееся от недавнего ледяного спокойствия. Скорее всего это было смущение, к которому добавилось зарождающееся удивление.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросила она.

– Все они – обычные люди, – сказал Хоторн, глядя в зрительный зал. – У каждого из них есть свои недостатки, которые они продемонстрируют – дай только время. – Граф ловил на себе взгляды уже нескольких старых склочниц. И даже его суровый взор не мешал все возраставшему любопытству – это еще один пример того, что он не сумел трезво оценить ситуацию. Граф Монтрейн, кстати, вообще не привык проигрывать, и с каждой минутой это все больше раздражало его. – Графиня Ратледж все еще живет в прошлом веке, – продолжил Хоторн. – Каждый раз, когда ей шьют платье, она настаивает на том, чтобы вырез едва прикрывал ее обвисающие груди. А потом каждому воспитанному человеку приходится прятать глаза, когда она приближается к нему.