Читать книгу - "Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло"

class="p1">– Нет. Это ты не понимаешь. Я устал, Томазо. За двое суток я поспал всего три часа. Я иду спать.

Молчание. Когда Том заговорил снова, голос его звучал по-другому.

– Не думал, что услышу от тебя такое. – Он дал отбой.

Грей швырнул телефон на кровать. Ему хотелось рухнуть на пол и схватиться за голову. Хотелось, чтобы женщина на кровати обняла его, прижала к себе, поцеловала, прошептала, что она здесь, что все хорошо, – хотя все было совсем не хорошо.

Он хотел забыть ее слова. Забыть, кто она такая.

Хотел, чтобы Поппи Рейвен очнулась и рассказала, что с ней случилось, каким было на вкус вино Барбарани.

Хотел, чтобы хотя бы на чертову минуту кто-то другой взял на себя ответственность.

Но вместо этого он уставился на холодный, безжизненный экран телефона.

Том не привык, чтобы с ним так разговаривали, и Грею придется ответить за свою резкость. Он никогда еще не говорил с Томом – да и с остальными тоже – в таком тоне.

Я пытаюсь вас защитить! – мысленно крикнул он в трубку. – Вся моя жизнь – для вас. Дайте мне хоть пять минут, черт возьми!

Кто знает, что было бы, не позвони Томазо?

Спросил бы он Макс, что она имела в виду? Или так и остался бы в плену желания и эмоций, снова погрузившись в их общий мир, где нет никого, кроме них? Где нет убийств, тюрем и отравленного вина? Мир, где нужно думать только об одном.

Вот только в этом и была проблема – он не думал. Рядом с Макс он терял голову. Забывал о своем месте, своих обязанностях, своей роли и жил чувствами.

Он не хотел об этом думать.

– Все в порядке? – настороженно спросила она.

Он взглянул на нее – и тут же пожалел об этом.

Голая кожа светилась в лунном свете, длинные черные волосы рассыпались по спине, а зеленые глаза смотрели только на него.

Юбка уже была на месте, но пальцы помнили жесткость кожи, так легко скользившей вверх.

Вот же дерьмо.

Грей снова уставился в телефон. Экран уже погас, но он все равно проверил время – просто чтобы отвлечься.

– Не знаю.

– Грей, нам нужно…

– Не будем об этом. – Он говорил с ней тем же тоном, что и с Томом, и ненавидел себя за это.

– Я…

– Не надо, Макселла.

Он видел обиду и растерянность – эти чувства были ему знакомы. Он знал, как все пройдет и чем закончится. Так оно даже лучше – закончить все сейчас, пока они не зашли слишком далеко.

– Знаю, ты думаешь, что поняла про меня все, когда увидела, как я теряю над собой контроль. Но на самом деле ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. И по-другому быть не может.

Он посмотрел на нее в ожидании ответа и не в первый уже раз вспомнил наставление отца: защищать Барбарани. Но сделать это невозможно, если он будет отвлекаться на нее.

– Я просто не вижу тебя в этой роли.

Он терпеть не мог охоту, но отец считал, что охота может закалить его дух, отшлифовать природную мягкость, превратив ее в нечто мужественное – толстую, непробиваемую шкуру. Стрелок из Грея оказался никудышный, и тогда отец заставил его снимать шкуры с животных.

Первый надрез дался нелегко, но дальше дело пошло легче. Снимая с животного шкуру, он убеждал себя, что это делают не его руки. С Макс он применил тот же прием. Первое слово пришлось выталкивать изо рта, но каждое следующее требовало все меньше усилий – ему удалось притвориться, что говорит кто-то другой.

– Потому что я не в твоем вкусе? – спросила она, подперев рукой бедро.

Никогда она не была так похожа на полицейского, как в этот момент, когда словно собиралась достать невидимый пистолет и проделать в его сердце тысячу пулевых отверстий.

Но он уже давно обернул свое сердце кевларом.

– Да. – Он встретил ее взгляд, полностью сознавая риск: либо она раскусит его ложь, либо он сможет продержаться достаточно долго, прежде чем она отвернется.

Зеленые глаза впились в его несчастную, разорванную душу, но он выстоял, и в конце концов она отвела взгляд. Теперь его ложь была надежно скрыта в заблестевших слезами уголках ее глаз.

27

Макс

Ей было не впервой навещать по утрам родственников погибших, сидеть на их диване, говорить утешительные слова, пить чай и время от времени отворачиваться от брошенных в горе или отчаянии тарелок. Она делала это с похмелья или после каких-то отвлекающих событий в личной жизни – ссоры с Дэмиеном или Джеки, или на следующий день после годовщины автомобильной аварии. Она научилась так же легко отделять личную жизнь от работы, как вынимала ломтик свеклы из сэндвича.

Обычно ей удавалось удалить его полностью, так что оставался только едва заметный розовый след. Но чтобы сидеть в доме жертвы, разговаривать с семьей и думать о сексе с парнем, который сидит рядом, такого с ней еще не бывало. Тем более после того, как он высказался о ситуации предельно ясно.

Я не вижу тебя в этой роли.

Ты не в моем вкусе.

Сидя на крошечном желтом диване Поппи Рейвен напротив ее родителей, в миллиметре от громадного колена Грея, она никак не могла отделить свою свекольную жизнь от хлебной. Свекла размякла, превратилась в кашицу, пропитала хлеб и окрасила все в розовый цвет.

Сосредоточиться не получалось, и Макс опасалась, что может выкинуть какую-нибудь глупость, например рассказать им правду о том, кто такой Грей и почему они здесь. Или даже могла упомянуть о записке, оставленной на подушке Джованни, и посмотреть, какой будет реакция Рейвенов.

Ей не нравилось, что они лгут семье Поппи, что назвались частными детективами, но приходилось держать рот на замке. С прошлой ночи они с Греем не обменялись и дюжиной слов. По дороге сюда она убеждала себя, что ложь поможет разобраться в том, что случилось с Поппи. Так нужно, чтобы предотвратить новое нападение. Она лишь надеялась, что родители Поппи все-таки узнают правду со временем и что Грей не утаит ее, спрятав под замком в шкатулке с другими секретами Барбарани.

Ее убивало, что она не может поговорить с ним об этом. Она сомневалась, что когда-нибудь найдет в себе силы снова посмотреть ему в глаза и ее не стошнит от этой отвратительной мешанины стыда и страсти.

Она пыталась сосредоточиться на мелких деталях: звуках из кухни,