Читать книгу - "Черный Спутник - Елена Леонидовна Ермолович"

дел, прерванной беседы, потерянного времени, моих разрушенных планов?» Напомню, что все участники мессы были в масках, и вряд ли явление злобного папского порученца смогло бы им повредить. Кое-кто из присутствующих решил, что де Лю не в себе, но Мон Вуазен, всегда спокойная и бесстрашная, вдруг перепугалась. Она рухнула на колени и принялась молить легата о прощении, и весь ее вид свидетельствовал о смертельном страхе. Когда и аббат Гибур вдруг рухнул без чувств, придворным греховодникам стало не по себе. Де Лю сделал движение рукой, прочертив в воздухе огненный след, по-латыни пожелал смерти лежащим у его ног колдунье и аббату и в гневе вышел прочь. Десэ-Мегид с ехиднейшим видом поспешил за ним. Впрочем, этот ехиднейший вид был при нём всегда – вы можете судить по его портрету. Придворные смотрели им вслед, как соляные столпы, и только девица Лильбон отбросила свечи, что держала в руках, накинула на себя плащ и выбежала следом за уходящим де Лю. Наверное, в доброте душевной она пыталась умолить папского посланника отменить произнесённое проклятие. И, скорее всего, девушка верила – раз де Лю явился на зов Мон Вуазен, значит, он и есть тот, кого колдунья пыталась призвать. Никто не знает, о чём говорили девица Лильбон и господин де Лю. Через полчаса мадемуазель вернулась. Горе-люцефериты благополучно возвратились в замок Сен-Клу. Но не прошло и года – Мон Вуазен и аббат Гибур были арестованы по знаменитому делу о ядах, Мон Вуазен окончила свои дни на костре, а аббата, если мне не изменяет память, придушили в тюрьме…

– Я продолжу вашу историю, – тихо сказала Аделаиса. – Девица Лильбон не раз и не два виделась потом с падре де Лю. После приключения на чёрной мессе они сделались добрыми друзьями. Знаете, Рене, де Лю не случайно явился на зов своей жрицы. И я, появившаяся на свет как плод этой доброй дружбы, – первое тому доказательство. – Аделаиса горделиво выпрямилась и продолжила. – У истории есть и предыстория. Как-то в Версале, в лабиринте из подстриженного лавра, мадемуазель Лильбон посетовала своему спутнику, что вряд ли когда-нибудь выйдет замуж: «Мой жених должен быть сам дьявол, чтобы соответствовать запросам моих родных». За стеной из лавра раздался смех – шевалье Десэ-Мегид услыхал её слова и не сдержался, рассмеялся. А папский посланник рядом с шевалье – они были неразлучны – просто её услышал.

– Вы мистификатор, милая Аделаиса, совсем как мой покойный учитель Десэ, – мягко посетовал Рене. – Вам должно быть очень много лет, если вы родились в пору дела о ядах.

– Я не знаю, отчего так, – ещё тише, смущённо отвечала художница, и свечи на её шляпе затрепетали. – Может, мы, как русалки, живём по триста лет? Те, с кем я выросла, давно в могиле, а я по-прежнему вижу в зеркале румяную юную девочку и не знаю, верить ли глазам…

– Простите, но я-то, старый агностик, никак не могу вам поверить, – сокрушённо вздохнул Рене. – Я не умею верить в подобные вещи. Это всё равно что уверовать в бога.

– А я верю, – встрял Мора. – Вот графу Сен-Жермену уже сто лет пятьдесят, как он сам всегда говорит. Но никто его этим не попрекает.

– Вы сравниваете меня с этим прохвостом, милейший Алоис? – оскорбилась Аделаиса.

– Сынуля шутит, – успокоил её Рене. – Но как же вы попали в дом Мегид?

– В монастырь Ремиремон, где мать моя была аббатисой, пришла болезнь. Чёрная оспа. Все умерли от этой болезни, и аббатиса, и все монахини, а меня забрали Мот и Пестиленс.

– Вас забрали с собою Смерть и Чума? Кажется, я начинаю вас понимать… – Рене лукаво улыбнулся. – И мне даже нравится такая игра.

В дверь мастерской тихонько постучали.

– Кристоф зовёт нас на ужин, – с явным облегчением произнесла Аделаиса. – Мы закончим портрет завтра, если вы не против, господа.

После ужина Кристоф внёс в комнату кувшины с водой для умывания, и как только он вышел, Мора закрыл за ним дверь.

– Если Плаксин завтра не явится, придётся оставить ему письмо и добираться до Вены самим, – зло сказал Мора. – Чёртов Кошиц… От истории с Кошицами меня тянет блевать. Я прежде никогда не убивал – человека, верящего мне всецело. И никогда ещё я не был так себе противен. Эта его дурацкая доверчивая рожа – она всё стоит у меня перед глазами. Это всегда так, папи?

– Погоди, вот старина Кошиц умрёт – и будет сидеть в ногах твоей постели, и говорить с тобой, – с грустной насмешкой предсказал Рене. – Каждую, каждую ночь!

– А кто сидит на вашей постели?

– Представь себе, он у меня всего один, человек, принявший смерть из моих рук, вернее, не принявший от меня противоядия. Ведь позволить умереть и убить это одно и тоже, Мора, – отвечал Рене очень тихо, он смыл с лица краску и теперь расчёсывал волосы блестящей чёрной щёткой. – Двенадцать остальных моих жертв убили и вовсе другие руки, но, поверь, я всё равно помню каждого из них. И, боюсь – не так много времени пройдёт, как все они встретят меня за гробом. Ты зря просил такой жизни, Мора. Не понимаю, как вообще её можно было желать.

– Но вы же сами, Рене…

– Я не выбирал, быть мне отравителем или нет. – Рене отложил щётку и вновь собрал волосы в косу. – Я родился таким. Мой отец нанимал нам, троим братьям, специального учителя, вот этого самого люцеферита Десэ, как другим детям нанимают математиков и танцмейстеров. Мой отец умер от собственного яда, случайно принёс на манжете – от реторты в тарелку. А мой брат, Гасси, тот, что со мной на портрете, – он умер из-за меня. Он был отравлен, и я любезно позволил ему умереть, в болезни и великой печали. Оттого, что уже променял его на другого. Я должен был выбрать из них двоих, и выбрал, а того ли – бог весть? Я и сейчас не знаю. Ты спишь, Мора, и видишь сны, а я каждую ночь говорю со своим Гасси, уже тридцать лет.

– А я теперь буду говорить с господином Кошицем… – Мора сбросил кафтан, и из кармана вывалилась газета. Мора поднял газету и заглянул в театральные новости. – На какую оперу мы отправимся в Вене, папи? Тут две на выбор – «Жизнь во грехе» и «Альцина». Я предлагаю «Жизнь во грехе».

– Отличная идея – встретиться со всеми в опере, в графской ложе, – оживился Рене. – Ты бываешь гениален, Мора. Плаксин раздобудет нам эту ложу через своего патрона, графа