Читать книгу - "Мозаика любви - Наталья Сафронова"

— Он умеет отстаивать интересы дела и хорошо знает рынок, — привела Клара нейтральное объяснение, но сделала это излишне эмоционально и громко.

— Да, но этому его научила ты, — возразил муж, глядя в телевизор.

— Поэтому я люблю его как лучшего ученика, — также подняв глаза к экрану, пояснила Клара дрогнувшим от волнения голосом.

Узнав больше, чем ему хотелось бы, Витторио решил не создавать себе проблем и, приветливо глядя на взволнованное лицо жены, отгородился частоколом слов:

— Ты права, дорогая, в нашем возрасте это основной повод для симпатий, на следующем этапе мы будем любить всех тех, кто готов нас просто выслушать, а потом тех, кто согласится к нам зайти. Жаль, что желания не исчезают в том же темпе, в каком теряются возможности. Извини, это я о себе, к тебе эти печальные истины еще долго не будут иметь отношения. Передай мне сыры.

Утро следующего дня было пасмурным и ветреным. Тяжелые влажные тучи не могли переползти даже такие скромные горные вершины, что окружают и защищают волшебный цветок из камня, распустившийся много веков назад в долине Арно, — Флоренцию, они истекали влагой. Небо походило на огромный таз, в котором мыли и трепали грязную овечью шерсть. Но Витторио было комфортно в салоне машины, и он с удовольствием поджидал в их обычном месте запаздывающую Кьяру. Он поглядывал на пешеходов, чтобы выйти навстречу подруге с зонтиком, лежавшим наготове слева от сиденья. Их связь длилась уже лет пять, но он старался не снижать уровень галантности, взятый в период ухаживания. Витторио делал это не для того, чтобы удержать ее любовь, и так принадлежавшую ему навек, а для самоуважения. Он знал, что вокруг Кьяры вьются поклонники, догадывался, что некоторым она отвечала страстью на страсть, но знал также, что ее единственным мужчиной оставался он. Бросая взгляды на перекресток, Берти с удовольствием вспоминал, как излечился от сомнений на этот счет. В тот день он мотался по делам и к вечеру, пробираясь в офис, крутился на машине по центру, чтобы не застрять в пробке. Светофор красным светом остановил его удачный объездной маневр, и он, разгоряченный ездой, нетерпеливо поглядывал на дорогу. Кьяра переходила мостовую под руку с мужчиной, что-то оживленно говорившим ей, уткнувшейся в пестрый букет. Витторио проводил их взглядом, не собираясь выдавать своего присутствия, как неожиданно она узнала его машину. Радостно улыбнувшись, Кьяра наклонилась удостовериться, что в салоне с ним никого нет, потом отступила от спутника, сказав ему что-то коротко, скользнула на сиденье и весело скомандовала:

— Поехали, милый!

Тот вечер они провели вместе, даже не вспомнив об оставленном на дороге мужчине с «серьезными намерениями». После этого случая Витторио точно знал, что он не единственный, но самый важный мужчина в ее жизни. Задумавшись, он все-таки пропустил возможность раскрыть над ней зонтик: Кьяра постучала в окошко, пробуждая его от воспоминаний. Влага и холод, проникшие вместе с ней, как коты — попрошайки вскоре были изгнаны. Потоки теплого воздуха от печки согрели ее ступни в мокрых туфлях, озябшие колени, и даже руки через замшу перчаток. Витторио включил ее любимую музыку и, не торопясь, поехал по набережной, заполненной машинами, поблескивающими боками так же, как Арно — теснящимися потоками воды.

— К нам? — коротко спросила она.

— Больше никуда не хочу, — признался он.

— Промокнем, — предсказала она.

— Высохнем, — успокоил он.

Оставив машину почти у своего офиса, Витторио застегнул пальто, надвинул шляпу, раскрыл зонт и помог ей выйти из теплого гнездышка «Ланчи». Кьяра тесно к нему прижалась, и они легко зашагали в ногу по узеньким пешеходным улочкам. Когда показалась колоннада «Уффици», под которой прятались от непогоды неутомимые любители искусства эпохи Возрождения, он достал из кармана ключи и, вручив ей зонтик, стал отпирать дверь парадного, выходящего на эту одну из старейших улочек Флоренции. Пара вошла в подъезд, крошечное пространство которого занимала лестница, ведущая прямо от двери вверх. Четыре пролета неровных ступеней, и оба оказались перед дверью, выходящей не на площадку, а на ступеньку.

Звон ключей гулко разнесся в каменном колодце, а за дверью их ждала тишина и полумрак.

— Ставни открыть? — спросила Кьяра, снимая и стряхивая плащ.

— Да, чем хуже погода, тем лучше в доме, — признался Витторио.

Домом он называл чудом сохранившуюся у них в семье реликвию — недвижимость. Выглянув из высоких створчатых окон этого вросшего в камень здания, можно было увидеть площадь Синьории. Сама квартирка, расположенная в бельэтаже, ее планировка, отделка, мебель, шторы и картины — все это было настоящей флорентийской роскошью. Не антикварной, восстановленной, не дорого подделанной, а натурально вытертой, скрипучей, щербатой, пыльной и уютной. Витторио знал цену своему сокровищу и использовал его, чтобы произвести впечатление на клиента, сделать приятное друзьям, обольстить даму, но и себя не забывал. Один или, как сейчас, с Кьярой он приходил сюда, чтобы побыть самим собой, оставить за порогом суету и мелочность жизни, почувствовать себя тем, кем он был, — благородным флорентийским синьором. Но сегодня покой не приходил, смятение в душе мешало, как резкий запах. Он подошел к подруге, обнял ее и стал настойчиво целовать. Кьяра отвечала ему сначала покорно, а потом все более страстно. Старая скрипучая кровать под светлым пологом вскоре приняла и скрыла их тела.

После привычного удовлетворения между ними возникло то, ради чего оба столько лет искали этих встреч: мгновения глубокой душевной близости. Согретый ее телом, обтекающим его, легко касаясь ее волос и кожи, он чувствовал себя наедине с тем лучшим, что было в нем. Витторио говорил с ней как с самим собой о планах, идеях, иногда об удачах, но чаще о тревогах. За прошедшие годы он убедился, что плачет и смеется, печалится вместе с ним она всегда искренне.

— Умер Санти. Мы учились вместе. Ты видела его? — спросил он после долгого молчания.

— Нет, но ты говорил, я помню, — тихо ответила Кьяра.

Он ожидал этого, но все-таки удивился. Она помнила все подробности его жизни, которые он когда-либо захотел отразить в ее душе как в зеркале. Однажды они бродили по улицам во взвеси дождя, который не падал, а просто соединял небо и мокрую брусчатку мостовых. У витрины он загляделся на рыжий пузатый портфель, перепоясанный ремешками. Кьяра молча стояла рядом, уткнув нос в воротник его плаща, а потом тихо спросила:

— Это твой ранец?

Потрясенный, он повернулся к ней, взял ее руку и долго нежно целовал влажные пальцы в благодарность за то, что она угадала сердцем то, что никогда не видела, — его первый школьный ранец. Дед в приступе экономии зачем-то смастерил его из своего старого портфеля на смех всему классу.

Задумавшись, Витторио не продолжил, поэтому через несколько вздохов она переспросила сама:

— Ты успел повидать его перед концом?

— Нет, собирался.

— Ммм, — промычала Кьяра чуть иронично, давая понять, как много существовало в его жизни вещей, которые он собирался, но не успел сделать. Его плечо, на котором она лежала, раздраженно напряглось. Подруга уловила это движение и, поднявшись на локте, заглянула ему в лицо. «Обиделся?» Тогда она стала поспешно целовать его в щеку мягкими, не остывшими после любви губами. Его плечо обмякло: они помирились.