Читать книгу - "Свободная любовь. Очарование греха - Якоб Вассерман"

Из окна своей комнаты Рената могла видеть голубой Лиммат с его мостами, башни готической церкви и Швейцарские Альпы, чьи заснеженные вершины сливались с облаками; но ее ничто не интересовало. Грау-ман настоял, чтобы она приобрела себе роскошные туалеты, и две парижские портнихи неделями напролет работали только для нее. Уже одно это сделало Ренэ Лузиньян предметом любопытства студенток, и они искали ее общества.

Единственное, что Рената принимала близко к сердцу, так это то, что Ангелус не помирился с нею. Он был неизменно послушен, даже послушнее, чем раньше, но больше не проявлял знаков нежности, не царапал утром лапами кровать, не ворчал, когда приходили гости, по его мнению, нежелательные для Ренаты.

— Он больше не разговаривает со мною, — сказала Рената Гертруде, улыбаясь сквозь слезы.

Гертруда Веркмейстер была ежедневной посетительницей. Это была кисло-сладкая особа с небрежной походкой, бедно одетая, с коротко остриженными волосами. Она усердно посещала товарок, писала письма, занималась, играла в карты, курила. Она слышала от Граумана о побеге Ренаты из родительского дома и сказала ей однажды:

— Как наивны и мечтательны вы, вероятно, были, чтобы решиться на этот шаг.

Гертруда познакомила Ренату со своими приятельницами. Тут были толстые и тонкие, блондинки и брюнетки, старые и молодые. В обращении со всеми этими студентками Рената выказывала некоторую холодность и легкую иронию, что мешало всякому сближению. Только две из них остановили на себе внимание Ренаты: среди блондинок — Дарья Блум-Неандер, доктор медицины, и среди брюнеток — Мириам Гейер. Обе были здесь только проездом, а на зиму хотели уехать в Вену, где Мириам собиралась встретиться с братом. Дарья Блум была женщина не первой молодости. Муж ее был ученым; она не жила с ним, так как его глубокие познания в области восточных языков были соединены с физическим и нравственным убожеством. Она любила беседовать о предметах возвышенных, отвлеченных, и в то же время любила спорт в любых его проявлениях.

Мириам Гейер была бледной девушкой, необыкновенно спокойной и решительной. При одном виде ее становилось ясно, что она идет к определенной цели и ничто не заставит ее свернуть в сторону. Она обожала своего брата Агафона.

Обе приятельницы сидели в комнате Ренаты, пользуясь отсутствием Граумана, которого Дарья Блум не выносила. Разговор зашел о самоубийстве одной из студенток.

— Что касается меня, — заметила Дарья, — то для меня смерть не разбивает ничего. Наоборот, люди, которых я любила, умирая, становятся для меня еще более близкими. Смерть есть трагедия, а трагическое всегда заключает в себе наслаждение.

— Хорошо тому, кто может отстраниться от всего так, как вы, — сказала Мириам.

— Я вовсе не отстраняюсь. Это всего лишь свойство моей натуры. В ту минуту, когда я выхожу из комнаты, она умирает для меня; когда я покидаю город, он умирает для меня со всеми знакомыми, со всеми людьми. И в сущности, если я когда-нибудь возвращусь, то это уже не я, а кто-то с трудом ориентирующийся в своих воспоминаниях, как путешественник в незнакомой местности. Но разве можно это выразить словами? Слова — это только бледные символы.

— Да, у меня порой тоже возникает подобное чувство, — сказала Рената, беспокойно ходившая взад и вперед по комнате.

Вошла еще одна молодая студентка, Элла Гольц, которой поручили приготовить чай.

— Я вам покажу нечто интересное, господа, — насмешливо сказала Рената и принесла пачку писем, которые бросила на стол. — Это все любовные письма, в которых говорится о разбитых сердцах и неразделенной любви. Среди них есть письмо от Тирстея.

Это был молодой человек, к которому была неравнодушна Элла. Со всеми этими мужчинами Рената недавно познакомилась на студенческом празднике. Элла мрачно и недоверчиво посмотрела на письма.

— Это неблагородно, — пробормотала она.

— Когда вы уезжаете? — спросила фрау Дарья. — Что касается меня, то я не могу дольше ждать и еду завтра.

Рената пожала плечами, перебирая письма.

— Я тоже собиралась завтра. Впрочем, это зависит от Петера Граумана. Почему вы смотрите на меня так недоверчиво, Мириам?

— Недоверчиво?

— Или испытующе.

Хотя чай был разлит по чашкам, настроение делалось все мрачнее.

— Мужчины так малодушны! — воскликнула вдруг Элла.

Дарья насмешливо посмотрела на нее.

— Не говорите так, точно вами пренебрегают, милая Элла, — медленно сказала она.

— Пренебрегают? Да как бы не так! Хотя я знаю, что некрасива.

— Все зависит от улыбки, — продолжала Дарья. — Удачная улыбка может сделать нас счастливыми, и, наоборот, за неуместную улыбку нас могут оттолкнуть. Вся наша судьба висит на волоске случайной встречи. Большинство мужчин лишены индивидуальности, не имеют никакого призвания, но мы должны быть к ним так внимательны, будто считаем каждого из них апостолом. У нас нет свободы не потому, что мы недостойны ее, а потому, что, как только мы начинаем пользоваться ею, жизнь наша превращается в тюрьму. Мрак столетий идет за нами по пятам, и нужно бежать очень быстро, если мы хотим, чтобы он не настиг нас. Но те, кто бежит быстрее других, неизбежно оказываются одинокими.

— Вам непременно надо познакомиться с моим братом, — мечтательно прошептала Мириам.

— Да, мои милые, мы вот говорим тут, а может быть, среди нас уже есть спасительница. Я со своей стороны готова сыграть роль Иуды, для того чтобы возвысить блеск ее славы.

При этих словах Дарья таинственно усмехнулась. Все эти речи звучали для Ренаты откуда-то издалека, и эти ученые женщины казались ей измученными и загнанными, как и другие.