Читать книгу - "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер"

— Ты не признаешь власти судьбы? А как же:

Музам послушный.

К звездным вздымался я высям,

Многих наук причастен

Но ужасней судьбы я сил не знаю.

Это Еврипид, человек умный, и у меня нет оснований ему не верить.

— Каждый живет свою жизнь. Ты — не Еврипид, ты — Александр. А если бы был Еврипидом, то неизвестно, как бы сложилась его жизнь. У Еврипида были основания так говорить. Но у тебя другая жизнь, и ею можно гордиться. — Мысль про Еврипида показалась ей убедительной.

Таис не понимала, что происходит с Александром, их нескладный разговор отражал это, но интуитивно она стремилась успокоить его любой ценой и продолжила уверенным тоном:

— Теперь, мой дорогой, у тебя просто упадок сил, плохое настроение. Но это все пройдет, все всегда проходит. И грустные мысли — тоже. Это нормальное явление — человек не может быть все время на подъеме. На коне… Я вообще не представляю, как ты выдерживаешь эту бешеную гонку. Ты живешь как на вулкане — каждый день, как последний! Конечно, ты устал… Да и пустыня располагает к раздумьям.

Она говорила эти прописные истины бодрым тоном, а в ее мозгу застряла пугающая, брошенная вскользь фраза: «В моей жизни все решено», — и она лихорадочно соображала, что за ней кроется.

— Ты пришла? — задал Александр странный вопрос.

— Да, я нашла тебя в пустыне и найду тебя под землей, только чтобы ты не подумал, что ты — одинок.

Он отвел глаза, и Таис поняла, что попала в точку.

— Я не одинок, если я с собой.

— Но человеку нужен человек! И мужчине нужна женщина. Ты нужен мне, а я — тебе.

— Но как ты мне поможешь?

— Не знаю… Как могу… Тем, что буду рядом. Ты можешь со мной говорить обо всем, и я постараюсь тебя понять, пожалеть, успокоить. Песню спеть… Ты же мне всегда протягиваешь руку… Плохой денек пройдет…

Александр улыбнулся. Он улыбнулся, Афина-дева, он улыбнулся…

— Мне понравилось твое предложение про песню, — сказал он почти обычным голосом. — Музыка, пение — это оружие Аполлона и Диониса, очень действенное, и ты пленила меня им когда-то…

Таис легла на песок рядом с ним, устремив взгляд в небо, и запела о бурном море, утлой лодчонке, силе духа, надежде, которые в конце концов спасают мужественных моряков. Потом песенку о пастухе, с сожалением глядящем вслед прошедшей мимо девушке. Потом о весне и пчелках, летающих от цветка к цветку, и радости людей, предвкушающих удовольствие от будущего меда. Пела без остановки, переходя от веселой песни к меланхоличной, от непритязательной к глубокомысленной. Пела, как плела венок из разных — простых полевых и благородных садовых — цветов.

— Помнишь, когда после Трои Менелай и Елена возвращались на родину и попали в Египет, египетская царица-волшебница Полидамна дала им лекарство, позволяющее забыть все пережитое?

— Да, — поняла его Таис, сложила три пальца в щепотку, как будто она держала там воображаемое лекарство, и «положила» его себе в рот.

Александр рассмеялся, взял ее руку и тоже «съел» волшебное зелье, приносящее забвение.

— Мы забудем сегодняшний день?

— Мы забудем… — ответила Таис.

Назад они возвращались на закате, кода пустыня окрасилась в розовый цвет, а воздух озарился ярко-голубым сиянием. Они держались за руки и распевали песни уже вдвоем. Мир снова был прекрасным и добрым. Все стало на свои места. «В моей жизни все решено» отступило, перестало так пугать и частично потеряло свое роковое содержание. Все еще будет, и будет хорошо.

Таис забыла.

…Александр рассматривал лицо спящего Гефестиона и думал о том, как несправедливо устроена жизнь. В третий раз ему повторили одно и то же предсказание. Поначалу он даже немного гордился, что его жизнь повторяет историю его любимого героя и образца для подражания Ахилла. Но чем взрослее и умнее становился он, чем интересней и наполненней, свободней становилась его жизнь, тем меньше нравилась ему перспектива покинуть ее рано.

Надо ли искушать судьбу или лучше жить, не ведая ни о будущем своем, ни о собственном конце? Он не собирался к Амону, но какая-то сила заставила его предпринять это третье испытание судьбы. Дело сделано. Лучше сожалеть о сделанном, чем о том, на что не хватило решимости. А у него на все найдется решимость, и он ни о чем не будет сожалеть.

Итак, в его жизни все решено. Что теперь? Смириться? Ни-ког-да! Он даже рассмеялся, рискуя разбудить Гефестиона. «Кто это шутит со мной? Если судьба, то знай, — мы еще поборемся, я заставлю тебя любить меня сильно и беречь долго. Я ведь сознательно выбрал жизнь героя, зная, что они не живут долго, зная, что счастье героя не в мирной жизни. Славу зарабатываешь вечным преодолением, испытаниями и тяжкими страданиями». Эти мысли воодушевили его; и он решил, что хватит с него раздумий по этому поводу. Много чести. Размышлять хорошо, когда делать нечего, а ему есть что делать в этой жизни. Права детка-умница, это пустыня настраивает на созерцание да размышления. Не его это дело. Он человек смелого действия и быстрых решений, а пустые раздумья только уводят его с его кругов. «Для потерь и поисков себя у меня нет времени», — мрачно пошутил он, закрыв тему, и присмотрелся к Гефестиону. (Сердце сразу забилось по-другому.)

За время скитаний по пескам его волосы отросли, с длинным чубом Гефестион напоминал себя-подростка времен ученичества у Аристотеля в Миезе; начало их дружбы, сначала детской, потом принявшей романтический оттенок, затем переросшей во что-то более чем серьезное, жизненно важное. Поэты называют это любовью. Александр называл это судьбой — они срослись вместе, как дети-уроды, имеющие две головы и одно тело. Александр знал, что в этом есть что-то ненормальное, нездоровое. Но это было так, и точка. Он понимал, что если у него отнимут Гефестиона, у него отнимут жизнь. Это было уже что-то другое, чем любовь. Это была какая-то обреченность.

Александр припомнил тот бурный вечер, когда, после признания Таис в любви, он пришел к Гефестиону, стал на колени и умолял его, чтобы тот освободил его от клятвы. Сколько эмоций было выплеснуто, сколько слез пролито с обеих сторон! Такое второй раз не пережить. Как пришлось Александру превзойти себя в искусстве уговоров и обольщения, чтобы Гефестион не думал, будто их отношения исчерпали себя, и он ищет себе новую любовь взамен старой. «Она — радость для меня, а ты — моя жизнь!» Не обошлось и без воззваний к жалости: «Почему я не могу сделать счастливыми тех, кого я люблю? Или это мой рок — причинять боль моим любимым?» И уж совсем наглостью со стороны Александра было желание, чтобы Гефестион не просто терпел Таис, в душе ее тихо ненавидя, но полюбил, потому что она «такая хорошая».

— Я все понял, хорошо, все будет по-твоему, она действительно замечательная. Я был не прав, я понял, — сдался наконец измученный Гефестион.

Но Александр не верил ему, успокоение не приходило. Он напряженно всматривался в лицо друга: