Читать книгу - "Избранница Наполеона - Мишель Моран"

Мы уже возле зала заседаний Госсовета. Это правда. Граф Адам фон Нейпперг прибыл. Не с огромным войском, способным сокрушить Наполеона, но он здесь, как и обещал. Я стою перед дверью и смотрю вверх, чтобы не капали слезы, затем утвердительно киваю. Он открывает дверь, и ко мне летит комок шерсти.

— Зиги! — кричу я. Мой спаниель вне себя от счастья, он вытанцовывает у моих ног, опрокидывается на спину, демонстрируя свой живот, и лаем просится на руки. Я сгребаю его обеими руками и крепко прижимаю к груди. — Зиги. — Я вдыхаю его запах. Лаванда. Так пахнут одеяла у нас дома.

— Ваше величество, — произносит знакомый голос.

Я смотрю в дальнюю часть синего с красным зала, откуда он донесся. Рядом с камином стоит он, одетый во все черное, от начищенных сапог до мундира с золотым кантом. И шелковая повязка у него на глазу тоже черная.

— Граф Нейпперг. — Мое первое желание — броситься к нему, прижаться к его груди щекой в знак благодарности. Но я сдерживаю дыхание и усилием воли заставляю себя медленно направиться в его сторону. — Благодарю, что приехали во Францию, — говорю я, — и привезли Зиги. — Наполеон кашляет, и я понимаю, что он стоит рядом со мной. — Это… это император.

Адам кланяется по всем правилам придворного этикета, а Наполеон царственно кивает.

— Добро пожаловать в Фонтенбло. И спасибо, что привезли моей жене этот подарок.

Я точно знаю, что сейчас думает Адам. Зиги — никакой не подарок. Он принадлежал мне задолго до знакомства с Наполеоном, и его появление в Фонтенбло вовсе не сюрприз; это должно было случиться четыре месяца назад.

— Я проделал это путешествие с удовольствием, — отвечает Адам. — Ее величество в Австрии очень любят, и эта поездка — самое малое из того, что можно сделать ради ее удовольствия.

Наполеон криво улыбается и тянется погладить Зиги, но тут мой спаниель издает низкое, сердитое рычание.

— Зиги! — восклицаю я, а он поднимает лай. — Зиги, тихо! — Я растерянно смотрю на Наполеона. — Такое с ним впервые.

Он разводит руками.

— Ох, уж эти австрийцы… — говорит он. — Никак их не угомонить.

Министры дружно смеются, и даже Адам выдавливает из себя грустную улыбку.

— Тридцать лет назад на этом самом месте стояла наша несчастная тетушка Мария-Антуанетта. И вот, пожалуйста… — Наполеон обводит рукой зал Госсовета с его богато украшенным мраморным камином и низко висящими канделябрами. — Внучатая племянница нашей незадачливой габсбургской королевы и император Франции. А в скором времени династия продолжится.

Адам смотрит на меня.

— Ее величество беременны? — спрашивает он.

Наполеон обнимает меня за талию.

— Можете сообщить ее отцу, что наследник определенно на подходе. — Он потирает мне живот, а я отворачиваюсь, не в силах вынести взгляда Адама. — Мне не впервой это видеть. — Он смотрит на Зиги. — Что это за порода? — интересуется он.

— Веронезе еще триста лет назад рисовал той-спаниелей, — говорит Адам. — Вы, должно быть, видели эту его картину. Порода не самая распространенная.

Наполеон хмурится, и я понимаю, что он никогда не слышал про Веронезе.

— Что ж, уверен, что Обри обрадуется новому другу, — сухо произносит он. Потом поворачивается ко мне. — Поболтайте пока. Обменяйтесь новостями. Ужинать будем через час.

Он вместе с министрами отходит в дальний угол зала, и я остаюсь наедине с Адамом.

— Спасибо, что приехал, — повторяю я.

— Как и обещал, ваше величество.

Не совсем как обещал. Он сейчас отправится обратно в Вену, а я останусь в Фонтенбло, точь-в-точь как запертые в золоченой клетке птицы на картине Николя Лансе.

— Как там отец с Марией? — спрашиваю я.

— Хорошо. Просили передать тебе, как сильно они тебя любят.

— А Фердинанд?

— Кронпринцу получше, — негромко отвечает он. — Очень по тебе скучает. Как и все в Шенбрунне.

Он не отрывает от меня глаз. Наполеон со своими министрами наблюдают за нашей беседой.

— Может, мне удастся как-нибудь приехать погостить.

— Твои родные были бы счастливы.

Я киваю, хотя отлично знаю, что сбыться этому не суждено.

— Не хочешь попрощаться с Зиги? — с деланой беспечностью предлагаю я. Он делает шаг ко мне, теперь он так близко, что почти касается моей руки. Затем чешет Зиги за ухом и клянется:

— Я тебя не забуду. Мы скоро снова будем вместе, любовь моя.

— Не следует обещать ему таких вещей. Ведь он будет по тебе скучать.

Адам выдерживает мой взгляд.

— Надеюсь.

Я стою на крыльце Фонтенбло и смотрю, как экипажи исчезают в облаке пыли.

— Вот и уехали, — тихонько обращаюсь я к Зиги, и от слез меня спасает только радостное виляние его хвоста.

— Они поехали в Шенбрунн?

Я оборачиваюсь. Полина одета в легкое летнее платье, в волосах и на запястьях у нее жемчуг. Она держит на руках Обри, которая настороженно смотрит на нового четвероногого обитателя Фонтенбло.

— Да. Грустно видеть, как кто-то уезжает, — признаюсь я, — но я вам очень благодарна, что замолвили за меня словечко.

Полина подходит ближе, а Обри зарывается носом в сгиб ее локтя. Это робкая маленькая собачка, но может быть, со временем они с Зиги подружатся.

— Хочу извиниться за то, что раньше вела себя недружелюбно, — говорит она. — Но теперь самое главное — это счастье Наполеона. Я знаю, мы обе желаем ему только лучшего.

— Да.

— Вы ведь все для него сделаете, да? — вдруг спрашивает она. — Потому что другого такого в мире нет. Все его планы… И то, что он уже сделал…

Я внимательно смотрю на нее, но она, кажется, искренне переживает за брата.

— Всем от Наполеона что-то нужно, — объясняет она. — Деньги, титулы, возможности. Ему просто необходимы рядом преданные ему женщины.

Она смотрит на меня, и мне кажется, что ее темные глаза прожигают меня насквозь.

— Я буду ему преданна, — обещаю я.

— Надеюсь. Потому что, если окажется, что он привел в дом вторую Жозефину, — это его убьет.

Этим вечером, когда мы с Гортензией перед сном лакомимся мороженым, я пересказываю ей этот разговор.

— Она хотела убедиться в моей верности, — говорю я.

Гортензия откладывает ложку.

— Значит, Полина слышала про графа Нейпперга, — предполагает она. — От королевы Каролины. Или от кого-то из ее фрейлин.

У меня обрывается сердце.

— И что он станет делать?

— Да ничего, — как ни в чем не бывало произносит Гортензия. — Это всего лишь слухи.