Читать книгу - "Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина"

Мадленка сердито почесала нос и нехотя двинулась за детиной. Их шаги отдавались гулким эхом под сводами замковых переходов. «Я не сделала… не сделал ничего плохого. Меня зовут Михал Краковский, тьфу, Соболевский. Я только расскажу им то, что со мной произошло, и на этом все закончится. Филибер обещал, что защитит меня… – Тут в ее душе шевельнулось неприятное воспоминание о синеглазом, который тоже обещал, но совсем другое. – Нет, лучше не стоит ни на кого не рассчитывать. Только на себя… Святая Мария, помоги мне!»

Провожатый обогнал Мадленку и теперь ждал ее у входа в зал.

– Дальше ты сам, – прохрипел он. И, прежде чем раствориться во мраке, добавил: – Смотри великому комтуру прямо в глаза и не перечь ему, он этого страсть не любит!

Мадленка вошла в зал, сделала несколько шагов – и обомлела. Первым ее побуждением было броситься обратно, туда, откуда она явилась, вторым – стать невидимой, но она преодолела себя и храбро двинулась вперед, пока не дошла до середины зала. Он был огромен, и высокие его своды терялись в полумраке. Лучи заходящего солнца, соперничая со светом масляных ламп и свечей, ломились в окна, озаряя пугающе неподвижные фигуры сидящих рыцарей, которых здесь собралось, пожалуй, не менее сотни. Мадленка обежала взглядом лица, задерживаясь на знакомых. Филибер… Фон Ансбах… Комтур Боэмунд фон Мейссен… Филибера, в роскошной одежде и чисто выбритого, она едва узнала. Фон Ансбах показался ей багровее, чем обычно, а статный, светловолосый, синеглазый, с черными ресницами Боэмунд в белом, шитом серебром одеянии был хорош – глаз не отвести. Среди всех присутствующих рыцарей он, пожалуй, был самым красивым, а Мадленка при виде своего врага ощутила некоторое… не то покалывание, не то стеснение… словом, непривычное волнение где-то у сердца, а может, и в нем самом, пес его разберет. С усилием оторвав взгляд от Боэмунда, она уставилась на человека, сидевшего прямо напротив нее. Лицо человека избороздили уродливые шрамы, пытливые глаза глубоко сидели в глазницах, очень коротко стриженные черные с проседью волосы почти не скрывали кожу черепа. Черты скорее правильные, но в угрюмом выражении лица было нечто, наводящее оторопь. Человек был одет в темное платье, под горлом блестела дорогая пряжка. На левой руке неизвестного не хватало двух пальцев, и Мадленка, не отрывая глаз от нелепо торчащих обрубков, неловко поклонилась. Первым заговорил неизвестный.

– Это он? – обратился он к Филиберу.

Анжуец подался вперед и прочистил горло:

– Да, брат Конрад.

Черные глаза впились в лицо Мадленки, и она заметила, что ей сразу стало как-то трудно дышать. Она догадалась, что перед нею великий комтур, и, не зная, что делать с руками, заложила их за спину.

– Мы выслушали братьев Боэмунда и Филибера, – сказал Конрад фон Эрлингер удивительно мягким, спокойным голосом, который тем не менее отчетливо разносился по всей зале, – и вызвали тебя, чтобы послушать, что ты можешь нам сообщить, мальчик. Правда, что ты видел людей, которые убили мать-настоятельницу Евлалию?

– Нет, – сказала Мадленка, – не совсем. Но я…

– Ты знаешь, что в преступлении обвиняют наших братьев?

– Да, мне это известно.

– Так что же? Там были они или нет? Говори правду.

– Нет, – пробормотала Мадленка, теряясь. – Дело в том, что я…

Она замялась. Как им объяснить, что она видела нападающих лишь издали, причем на долю мгновения, и ни в чем не уверена? А если великий комтур подумает, что она лжет, что с ней будет? От такого человека можно ожидать всего.

– Не забудьте про двести флоринов, – подал зачем-то голос фон Ансбах, хотя его никто не спрашивал.

Великий комтур раздвинул в стороны губы и оскалился. Очевидно, такой у него была улыбка.

– Ты знаешь, юноша, что за твою голову объявлена награда? Князь Август Яворский, – он произнес имя с легким презрением, – пообещал двести флоринов тому, кто доставит тебя к нему живого или мертвого.

Мадленка, наморщив лоб, подумала, что за двести флоринов можно было бы купить еще одни Каменки. Надо сказать, что она была скорее польщена, чем обеспокоена.

– Князь Август погорячился, – заметила она. – Я столько не стою.

«А гораздо больше, – добавила она про себя, – и не ему судить о цене моей жизни».

Кое-кто из рыцарей позволил себе улыбнуться. Великий комтур недовольно оглянулся.

– Кто ты, юноша, и как тебя зовут?

Мадленка глубоко вздохнула. Вот оно, начинается.

– Я – Михал Соболевский, – заявила она.

Великий комтур безмятежно изучал ее лицо своими черными глазами, но Мадленка даже бровью не повела.

– Знакома ли тебе некая Магдалена Соболевская?

– А как же! – весело откликнулась Мадленка. – Само собой, знакома. Знакомее не бывает!

– За что же ты убил ее?

– Такое никак невозможно, ваша милость, – рассудительно отвечала Мадленка. – Магдалена Соболевская – самый близкий и дорогой мне человек во всем белом свете, и я ни в коем случае не стал бы брать на душу столь страшный грех.

– Однако, – желчно продолжал комтур, подавшись вперед, – ты все-таки убил ее.

– Та женщина, которая сейчас называет себя Магдаленой Соболевской, самозванка, принявшая ее имя. Уж я-то ни с кем Мадленку спутать не могу, ваша милость. Слишком хорошо я ее знаю.

Комтур откинулся назад и поглядел в упор на Боэмунда фон Мейссена. Синеглазый в ответ только улыбнулся, не разжимая губ.

– Хорошо, юноша, – велел Конрад фон Эрлингер. – Рассказывай, что с тобой произошло, с самого начала, ничего не упуская. И горе тебе, если я уличу тебя во лжи!