Читать книгу - "Такси! - Анна Дэвис"

О господи, опять сюрприз.

Прежде чем мы отправились в путь, Моргуну пришлось свериться с атласом. Я пыталась подсмотреть через его плечо, но он загородил страницу. Потом долго шарил в бардачке в поисках подходящего диска и наконец остановился на «Лунном танце» Ван Моррисона.

Когда мы покатили вниз по Бедфорд-Хилл, мимо двух зашуганных проституток, которые вечно околачивались там, я отметила, с какой завистью они уставились вслед нашей блестящей спортивной машине. На перекрестке пришлось остановиться на красный свет, но вот зажегся зеленый, и Моргун застрял. Взревели гудки, а он, чертыхаясь, возился с передачей и бормотал:

— Не привык к этой машине. Сейчас все налажу.

Ненавижу участь пассажира.

Стритхем, Талс-Хилл, Форрест-Хилл, Кэтфорд. Мерзкая, серая брошенная земля — Южная окружная дорога.

— Почему здесь нет нормальной дороги, как на севере? — застонал Моргун, когда мы застопорились у очередного светофора, а потом медленно поползли вперед, то и дело притормаживая.

— Сказал бы, куда едем, я бы подсказала, где можно срезать, — заметила я, но Моргун наживку не заглотил.

Хитер-Грин, Элтем, Блэкфен, Бекслиг. Аллеи для боулинга, склады мебели, «Макдоналдсы», площадки для гольфа.

Дартфордский тоннель. Я закрыла машину, спасаясь от зловонных испарений, и крепко зажмурила глаза. Я люблю мосты, но тоннели вызывают у меня лабиринтофобию — сразу приходят на ум крысы в канализационных трубах. Не хочу думать о бегущей над нами реке, о потоке машин, неуклонно влекущем нас вперед. Стало трудно дышать, ногти впились в потные ладони.

Когда я была маленькой, во время одной из наших редких семейных поездок в Лондон мы спустились в Гринвичский тоннель. Мои нервы подали сигнал тревоги, едва за нами сомкнулись двери лифта. В тоннеле, где гитарные переборы и возгласы детей гулко отражались от каменных сводов, я заметила, как мерно сочатся капли из темного Пятна на потолке, и стала кричать, впадая в еще большее неистовство из-за того, что мои рыдания возвращались, усиленные эхом. Уверена, что я была не единственным ребенком, которого отцу пришлось тащить из Гринвичского тоннеля на руках, но вряд ли такое часто случалось с девятилетними.

— С тобой все в порядке? — Моргун заметил, что я сижу с зажмуренными глазами и со сведенным, как в судороге, лицом.

— Будет в порядке.

И мы снова выехали на солнце. Я выдавила улыбку.

Саут-Окенден, Норт-Окенден, Брентвуд. Самое сердце Эссекского пригорода, где я была зачата, рождена, взращена.

— Куда мы едем, Крэйг? В Кембриджшир? Суффолк? Норфолк? В Восточную Англию? Просто скажи, насколько далеко мы сегодня заберемся?

— Далеко, дорогая, — засмеялся он. — Далеко.

— Ну, как знаешь.

И мы свернули с М25 на М11.

Мы миновали Харлоу, бетонный Нью-Таун, где мама обычно покупала мне школьную форму… Уж лучше бы мы двигались не на восток, а на запад.

Моргун рылся в бардачке. Тыльной стороной ладони он задел мою ногу, и я сообразила, что он впервые коснулся меня за этот день. Движение получилось случайным, но удивительно интимным. Моргун извлек пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. А потом увидел выражение моего лица.

— Да ладно тебе… В закрытом помещении, конечно, я бы не стал, но здесь-то…

Так вот зачем понадобился автомобиль с откидным верхом.

— Я последовал твоему совету насчет спорта, — сообщил Моргун, закурив. — Записался на фехтование.

— Фехтование! — Я едва удержалась от смеха, вообразив, как коротышка Моргун пританцовывает, подпрыгивает и делает выпады в облегающем белом костюме и в этой дурацкой маске.

— Ага. Какая-нибудь гимнастика — это не по мне. И бегать без остановки на раздолбанной дорожке, чтобы в результате никуда не попасть, не люблю. Мне по душе фехтование — агрессия в сочетании с точностью. Сила и стратегия. Вот это для меня.

— Только не жди, что я стану изображать даму в беде, — предостерегла я.

На девятом перекрестке, спустя два часа, мы свернули с шоссе. В груди сдавило. Руки затекли от напряжения, покалывало кончики пальцев.

— Все, Моргун, хватит с меня этих игр. Я хочу знать, куда мы едем.

Моргун покосился на меня, озадаченный нотками страха в моем голосе, но сказал только:

— Не волнуйся.

Грейт-Честерфорд. Литтл-Честерфорд. Б184. Крытые соломой коттеджи; «вольво», припаркованные на гравийных дорожках; старые домишки, ярко-розовые или бледно-желтые, со странным орнаментом над дверями — круги и квадраты, горошины и раковины. Эти рисунки — древняя местная традиция, подозреваю, что и потолки здесь расписывают так же. Я не наведывалась сюда уже многие годы, но по памяти могла перечислить каждый магазин, паб и отель в этих старинных деревушках. А на дороге могла указать все места, где во время дождя образуются лужи.

— Мы часом не в Саффрон-Уолден едем, Моргун?

Он снова дымил сигаретой, стряхивая пепел на дорогу. И ничего не говорил.

— Крэйг, мне необходимо знать — мы остановимся в Саффрон-Уолден или просто это по пути куда-то еще?

Он уже открыл было рот, но тут…

— Твою мать!

Машина резко вильнула в сторону, меня швырнуло вперед, и ремень безопасности врезался в грудь. Моргун дал гудок. Белая утка вразвалочку шла по дороге, даже не подозревая, что едва не превратилась в паштет.

— Господи, ненавижу ездить по деревням! Всю дорогу — эти хреновы твари! — Моргун постепенно приходил в себя. — Ты в порядке?

— Абсолютно. Крэйг…

Мы были на окраине города. Слева сверкал огнями паб «Восемь колокольчиков» — с виду совершенно не изменился. По воскресеньям родители водили меня сюда на ланч, и мы сидели в шумном зале за большим круглым столом. Когда мне было лет девять или десять, меня стошнило на автостоянке, прямо у главного входа. Мама отводила у меня волосы с лица и гладила по спине, пока не стало легче.

— Вместе с Винни додумались, да? Чья идея — твоя или ее? — Я потерла ноющий лоб. — Подумать только, я этого дня дождаться не могла… Ты когда-нибудь прекратишь решать все за меня?

Я и забыла, какая здесь большая церковь — почти собор. Шпиль виден за много миль.

— Зачем, Крэйг?

Он высматривал свободное место у обочины и наконец припарковался между «тойотой» и «вольво». Человек десять в бурых, черных и серых одеждах шли по дорожке к распахнутым дверям церкви. Я узнала толстушку миссис Дьюэр из школы — она опиралась на руку какого-то мужчины, наверное мужа. А вот дядя Питер, который мне, если разобраться, вовсе не дядя, — хромает со своей тросточкой. Молодую пару я не знаю… Господи, а это…

Я воображала, что он придет первым, чтобы можно было стоять на ступеньках, как положено организатору торжества, целовать прибывших в щеку, обмениваться рукопожатиями. Но он только-только выбирался из голубого «рено», припаркованного дальше по дороге. Волосы из подернутых сединой стали совсем белыми, черный костюм болтался мешком. Я никогда не видела его таким худым, да и ростом он стал меньше. Черный костюм и седина придавали облику некоторый аристократизм — он напоминал шаркающих ногами, надутых старцев, которые забирались в мой кеб и требовали доставить их в клуб «Гаррик». Я запомнила его таким, каким он был при нашей последней встрече, двенадцать лет назад, но теперь все изменилось.