Читать книгу - "Свадьба палочек - Джонатан Кэрролл"

— Нет. Мне прописали валиум, но я его не принимала.

Она подошла к столу и нацарапала что-то на рецептурном бланке.

— Я вам выписала релаксант для мышц шеи и обезболивающее. Вы у кого-нибудь наблюдаетесь? Психолога или терапевта? Они могут быть очень полезны при потере близкого человека.

«У призраков», — вот что мне хотелось ответить. К терапевту я не хожу, но наблюдаюсь у призраков. Один из них даже запустил в меня камнем.

— Спасибо за помощь, доктор. Мне к вам еще прийти?

— Да. Через неделю я сниму швы.

Как ни медленно я поднималась, но в голове у меня начала пульсировать боль, а шею словно огнем обожгло. Мне хотелось как можно скорее выйти из этого кабинета, убраться подальше от этой злой, агрессивной женщины, снова очутиться под открытым небом, на улице.

— Мы получили результаты вашего теста на беременность и ультразвукового обследования, мисс Романак. Они положительные.

Стоя к ней спиной, я попыталась повернуть голову, но из-за боли не смогла. Пришлось развернуться всем телом. Сказать мне было нечего. Я все это уже знала и прошла обследование, лишь отдавая дань заведенному порядку. О своей беременности я узнала в день смерти Хью и не успела ему об этом сказать. Это было хуже всего. Хуже не бывает.

— Вы и об этом можете поговорить с нашим психологом. Я не поняла, что она имела в виду. Она заметила вопросительное выражение на моем лице и поджала губы.

— Насчет ребенка. Раз ваш друг умер, вы, наверное, захотите прервать…

Я догадалась, о чем она говорит, скорее по ее тону, чем по смыслу слов. В смысл я не вникала.

— Я оставляю ребенка, доктор. Можно мне уйти?

— Желаете узнать, какого он пола? Я зашагала к двери.

— Я и так знаю. Мальчик.

— Ошибаетесь, — голос ее прозвучал высокомерно и безапелляционно, — у вас девочка.

* * *

Мой любовник делал лучшие на свете сэндвичи. Ему вообще нравилось готовить, но сэндвичи были его коньком. Он совершал набеги на все специализированные булочные Манхэттена, чтобы купить тот самый совершенный калифорнийский дрожжевой хлеб, австрийский драй-корнброт, итальянскую фокачиа. Он экспериментировал с экзотическими ингредиентами вроде пири-пири, васа-би, мангового чатни. Прежде чем приступать к чему-то серьезному, он поливал хлеб тонкой струйкой приготовленного по специальному рецепту масла из тыквенного семени и подогревал ломоть на огне. Я ни у кого не видела такого великолепного и устрашающего набора японских кухонных ножей. Думаю, точить и полировать их ему нравилось нисколько не меньше, чем ими пользоваться.

Я вспоминала все это, открывая холодильник в поисках чего-нибудь съестного через час после возвращения из больницы. Однажды вечером он умер. Четыре дня спустя его похоронили. Еще через три дня я видела его на заднем дворе нашего дома с нерожденным ребенком. Неделя. Ровно неделю назад, день в день, я обнаружила, что беременна, а Хью умер.

На полке оказался большой кусок фонтина, его любимого сыра. Он, бывало, отрежет ломтик и положит на ладонь, требуя, чтобы я посмотрела — посмотрела на этот шедевр kasekunsf[6]. Немного его «искусства сыроварения» и яблоко. Думаю, меня не начнет тошнить, если я поем немного этих припасов, а? Обед. Я давно уже ничего не ела. Голода я не чувствовала, но в моем положении мне следовало питаться регулярно. Ради ребенка. Ради девочки внутри меня. Девочка или мальчик, это ребенок Хью, и я буду его лелеять всем моим существом, каждой клеткой моего тела.

Я не боялась снова очутиться на кухне. Час назад, когда я отпирала дверь и заходила в дом, мне было страшно, но потом это прошло. Включив везде свет, я стала обходить комнаты. Иногда громко, слишком громко произносила вслух: «Эй, кто здесь?», но лишь для того, чтобы заполнить царившую вокруг пустоту и тишину. Убедившись, что ни в одной из комнат никого нет, я успокоилась. Я даже смогла пройти в кухню и снова выглянуть через окно на задний двор. Стемнело, и там ничего не было видно.

Я включила радио и с удовольствием стала слушать последнюю часть «Кельнского концерта» Кита Джарретта, одного из моих любимых музыкальных произведений. Накрыть на стол и поесть, чтобы восстановить силы. Я вынула из кухонного шкафа канареечно-желтую салфетку, достала из буфета большую синюю тарелку.

Холодильник был полон продуктов, купленных Хью, — кофе «лавацца», который он так любил, огненный ямайский соус, которым он поливал вяленого цыпленка, кунжутное масло, лаймовый маринад. Я смотрела на все это, понимая, что начни я размышлять о каждом из этих предметов, и сердце у меня разорвется. Вот сыр, вот яблоки, и пора было подкрепиться. Возьми их. Закрой дверцу. И не забудь в ближайшее время навести в холодильнике порядок, чтобы не натыкаться то и дело на эти припасы.

Едва отзвучал концерт Джарретта, как его сменил жуткий скрежещущий джаз. Я выключила радио. И сразу же меня объяла тишина — огромная и растущая, как приливная волна. Я поспешно включила маленький телевизор, стоявший на кухонном столе. Хью любил телевизор и нисколько этого не стеснялся. Он с одинаковым удовольствием смотрел информационные программы, рекламу, соревнования по боулингу, дурацкие сериалы. У него была странная привычка стоять перед включенным телевизором, даже когда он его смотрел часами напролет. Поначалу, когда я сидела и смотрела «Друзей», а он надо мной нависал, мне было не по себе, но я быстро привыкла.

Жить с кем-то под одной крышей означает в числе прочего принимать и уважать любые его эксцентричные привычки. Хью Оукли иногда ложился спать в носках. Он писал самому себе памятные записки зелеными чернилами на указательном пальце, с опаской относился к микроволновым печам и смотрел телевизор стоя.

Что вы делаете с любовью, когда тот, кого вы любили, умирает? И с воспоминаниями, которые остаются? Может, вы их упаковываете в картонные коробки и подписываете странными названиями? И куда вы деваете их и остаток жизни, который вы собирались прожить с человеком, ушедшим без предупреждения?

Переключая каналы, я думала о коробке Хью с надписью «Отель „Тарзан“» и о том, как ему нравилось не знать, что внутри. Он однажды сказал: «Не жмись к стенам зданий, чтобы уберечься от дождя. Тебя там настигнут самые крупные капли, срывающиеся с крыш». Мысли, картины прошлого, воспоминания затопили меня.

Еще немного, и меня бы унесло бог знает куда, но тут из телевизора раздались пронзительные звуки «Последней розы кольца», веселой ирландской песни о новой любви — одной из любимых песен Хью. Прежде чем посмотреть на экран, чтобы узнать, по какому поводу ее исполняют, я подумала: вот с этим мне придется жить, возможно, до конца дней — все мне будет говорить о Хью Оукли. И лучше уж привыкнуть к этому, иначе каждый раз печаль и воспоминания будут вонзаться в меня, как кол в рыхлую землю под ударом кувалды.